ПРАВОСЛАВИЕ В КАРЕЛИИ. Сайт Петрозаводской и Карельской епархии

Страница Архиепископа | История | Храмы | Монастыри | Святые | Газета "Сретение" | Архив
Беседы о Православии | Праздники | Православный центр | Гостевая | Объявления  | E-mail

УЧЕНЫЙ И ПЕДАГОГ

        Константин Иванович Арсеньев принадлежит к числу тех замечательных ученых, которые, подобно М. В. Ломоносову, выдвинулись из самых глубин народа. Он родился 12 октября (по ст. ст.) 1789 года в селе Мираханове Костромской губернии, в 15 верстах от г. Чухломы. Отец его был бедным священником, также как и дед, который проживал в селе Акутине, где внук его и выучился читать. Основы духовности, заложенные в детстве, стали нравственной опорой для всей последующей жизни.
        В конце 1799 г. Константина привезли в Кострому и определили в тамошнюю семинарию. Уровень обучения в ней был низкий, но отрок занимался культурным самовоспитанием. Он много читал, пользуясь книгами, которые находил в лавке знакомого купца. В последний год пребывания в семинарии Арсеньев начал знакомиться с современной русской литературой.
        В 1806 году в Петербурге для подготовки к созданию университета учредили второе отделение педагогического института. Министерство народного просвещения постановило отобрать в семинариях сто студентов. Получив о том предписание из Синода, Костромской епископ Евгений, велел выбрать 15 лучших семинаристов из философского и богословского классов. Арсеньев проявил целеустремленность и после испытания был принят в педагогический институт. С несколькими из товарищей он прибыл в Петербург в день своего семнадцатилетия - 12 октября 1806 г. Он был самым молодым из студентов, скромным, застенчивым и неодолимо робким. Поэтому профессора долго не замечали его. Но к концу учебы Арсеньев уже выделялся даже среди лучших студентов отличным знанием истории, географии, статистики и политической экономии. Он показал необыкновенное трудолюбие и в совершенстве изучил немецкий и французский языки, уже в студенческие годы свободно переводил Шиллера, Клопштока, Гете, Матиссона, Шатобриана, превосходно знал и цитировал на память иностранную научную литературу.
        Получить направление за границу для усовершенствования знаний было заветной мечтой по-настоящему русского Арсеньева во все время студенчества. За рубежами Российской империи Арсеньев так и не побывал (помешали чиновники, финансовые затруднения тогдашней России и надвинувшаяся война с Наполеоном), хотя в конце 1810 года блестяще сдал выпускные экзамены и в числе четырех лучших студентов должен был отправиться в поездку на Запад. Позже Арсеньев писал: “Это назначение считал я верхом благополучия; в душе моей благословлял Бога за осуществление любимой мечты моей, с которою я безмолвно носился в продолжение нескольких лет!”.
        Арсеньева оставили в институте преподавать географию и латинский язык. В 1811 году он навлек на себя личное неудовольствие профессора статистики Е. Ф. Зябловского, не поступившись искренностью в личных отношениях: не согласился жениться на его племяннице, к которой не имел ни малейшей склонности. Это Зябловский припомнил, став впоследствии ректором.
        Вступление Наполеона в Москву в 1812 году было поводом к эвакуации педагогического института в Петрозаводск, где Арсеньев и находился с середины ноября 1812 года по конец января 1813 года (по ст. ст.). Тогда в педагогическом институте обучались только мужчины. Поэтому истинный патриот Арсеньев заметил: “Все девичьи учебные заведения оставались спокойно на местах под охранением своей августейшей покровительницы, а студенты педагогического института, могшие, в случае крайнем, все вооружиться и идти на защиту отечества, снаряжались в путь – обращали тыл неприятелю. Тем страннее и постыднее оказалось после отправление студентов, что оно последовало 2 октября, в тот самый день, когда неприятели принуждены были оставить Москву и начать позорное и убийственное бегство из пределов русского царства”.
        В Петрозаводске Арсеньев, не теряя время даром, под руководством начальника олонецких горных заводов Армстронга, занялся подробным описанием этих заводов в историческом и статистическом отношении. В Петрозаводске же Арсеньев составил статистический очерк Олонецкой губернии. Эти первые научные работы Арсеньева были пионерными. Сверх того, по указанию директора института Е. А. Энгельгардта (впоследствии директора Царкосельского лицея) перевел с немецкого второй том сочинений Тюммеля.
        Арсеньев был непримиримым противником крепостной зависимости. При всем своем уважении к родителям, Арсеньев, когда дело доходило до его убеждений, позволял, однако, себе возражать. Так, в 1814 году он говорил отцу: “Вы писали мне, не могу ли купить несколько семей, как например Михайла Лазарева и прочих. Подумайте, не затея-ли это? Признаюсь, я не ожидал от Вас такого предложения. Ежели когда-нибудь Всевышнему угодно будет наградить меня богатством, большими чинами и прочим, то и тогда не буду иметь я той мысли, чтобы владеть подобными себе людьми. Из богатства, из денег можно сделать гораздо благороднейшее и полезнейшее для себя употребление. Что я буду барин с душами, без доброй сам души? Что в том пользы?”.
        Написанная Арсеньевым в 1818 году “Краткая всеобщая география” была достойна многочисленных переизданий. Так, в рецензии журнала “Сын отечества” говорилось: “Мы смело можем советовать родителям и наставникам руководствоваться ею при преподавании географии. Г. Арсеньев не повторяет рабски сказанного прежними писателями о сей науке; он ищет путей легчайших и удобнейших для начертания в уме и памяти детей многоразличных сведений географических”.
        Любовь и преданность педагогике больше всего способствовали служебному росту Арсеньева. Его пригласили преподавать русский язык детям иностранцев в пансионе пастора Муральта. Арсеньев записал: “Этот пансион пользовался тогда необыкновенным уважением и предпочитаем был всем подобным заведениям… Пастор Муральт, ученик Песталоцци, привез в Россию много новых, светлых идей по предмету воспитания юношества и счастливо осуществлял их в своем заведении… здесь изучил я много полезного в деле обучения и воспитания… Заведению Муральта и похвальным его обо мне отзывам одолжен я честию знакомства с графом Е. К. Сиверсом”. Сиверсу, специально изучавшему постановку образования в европейских странах, было поручено подобрать опытных преподавателей для организовывавшегося на широкую ногу Главного инженерного училища, куда граф, прослушав лекции, пригласил Арсеньева.
        В 1819 году генерал-инспектор инженерной службы великий князь Николай Павлович во время одного из посещений этого училища более получаса слушал лекцию Арсеньева и остался очень доволен.
        Арсеньев первый в мире разработал принципы районирования (а не элементарного зонирования по параллелям, как это было до него) и в работах 1818 года впервые ввел порайонное описание России. Но не мировая слава заботила его. Учебник географии, как пишет Арсеньев в воспоминаниях, дал возможность “исполнить давнее желание моего сердца – побывать на родине и повидаться с родителями. Книгопродавец Сленин просил моего позволения напечатать на свой счет мою Географию новым изданием; вознаграждение за это позволение и деньги, мною полученные от Сленина, вполне достаточны были для совершения преднамеренного путешествия. С июня по август 1820 года провёл я в родительском доме, в кругу родных, с которыми разлучен был в продолжение четырнадцати лет”.
        Облик Арсеньева его современники рисуют весьма привлекательным. Многогранная и глубокая эрудиция, талант писателя, дарование оратора создали Арсеньеву уже в самом начале его научной деятельности широкую известность. Ему было радостно делиться своими глубокими энциклопедическими знаниями. “Он изумлял слушателей своих, - пишет его ученик и современник, профессор П. А. Плетнев, - полнотой, верностью и разнообразием знаний своих по части истории, статистики, географии”. “Отзыв Плетнева, - вспоминает другой современник Арсеньева, В. В. Григорьев, - повторялся и всеми впоследствии сближавшимися со скромным, при огромных достоинствах своих, К. И. Арсеньевым. Я лично не могу до сих пор забыть того поражающего впечатления, которое произвела на меня обширность сведений Арсеньева, когда я, в конце 1834 года, увидал его впервые в доме П. А. Плетнева, беседующим с Пушкиным о лицах и событиях времён Петра Великого, историю которого собирался тогда написать великий поэт: о лицах этих и их отношениях между собой, родственных и служебных, говорил Арсеньев с такими подробностями, точно был современником им и близким человеком”.
        Высказывания современников, лично знавших Арсеньева, вместе с тем рисуют его как человека необычайной скромности и, по-видимому, большого личного обаяния. “Арсеньев, - вспоминает С. А. Соболевский, - учил нас географии и статистике. Все мы, повесы страшные, его любили и уважали за ясное преподавание, за приветливое обращение и за отсутствие долбёжки, которой придерживались многие другие. Мы любили его больше всех: особенно нравилась нам его теория статистики”.
        Однако не только глубокая скромность, внутреннее благородство, корректность и такт составляли, как можно было судить на основании почти всех источников, говорящих об Арсеньеве, наиболее запоминающиеся черты его характера. Арсеньев умел быть непреклонным, когда дело касалось его убеждений. Он высказывал многие смелые мысли и в 1821 году был привлечен к суду. По тем временам дело могло кончиться каторгой и Сибирью. Но когда один из инициаторов дела, Д. И. Кавелин, пытался “посулами и угрозами” заставить Арсеньева раскаяться и вести себя так, как угодно было организаторам суда, то, по свидетельству очевидца, Арсеньев “презрел многократные его приглашения”, не поколебавшись сделаться мишенью особенно злобных и угрожающих нападок. При этом для него была более всего отрадна привязанность к нему студентов, из которых многие посещали его.
        Арсеньев всегда оставался настоящим православным христианином. В конце 1821 года он писал министру, князю А. Н. Голицыну: “Все, что на меня сказано, есть пустая выдумка высочайшей степени безбожия, прикрывающего себя личиной веры. Верующий не лжет и не клевещет”. Тогда же Арсеньев писал С. А. Соболевскому о протоиерее Малове: “Батюшка почтеннейший, благороднейший человек. С каким жаром защищал он меня!”
        После отъезда из Костромы Арсеньев постоянно поддерживал переписку с отцом и матерью. Делился с родителями и радостями, и горем, уповая на Бога. “Мои обстоятельства, - писал Арсеньев в конце 1821 года, - особенно в последние восемь месяцев были отменно неприятны. Никогда в жизни моей я не был в таком затруднительном положении, как ныне. У нас в университете произошли перемены в начальстве; с сею переменою вместе, четыре профессора университета преданы суду за распространение будто бы богопротивных мнений, несогласных с религией, и за учение, вредное правительству и верховной власти; в числе сих четырех нахожусь и я. И доселе это дело еще не приведено к окончанию; впрочем, я надеюсь, что оно кончится для меня совершенно счастливо. Ежели бы я не был уверен в хорошем конце, то и теперь не стал бы писать к вам, страшась тем потревожить ваше спокойствие. Соедините мольбы ваши к Всевышнему с моими, и Бог поможет мне. Чистая совесть моя, невинность и правота поддерживают меня. Полагаю, наверное, что в этом месяце государь подпишет мое оправдание. Мне прискорбно было, как вы сами можете представить, особенно в начале моих горестей, но теперь они миновали, и я, слава Богу, здоров и покоен. Сама государыня императрица вдовствующая, под высоким покровительством которой я имею счастье служить, сама она заботилась о судьбе моей, равно как и оба великих князя Николай и Михаил – и они меня знают. Несмотря на гонение против меня в одном месте, я сохранил и места мои и службу и у государыни, и у великих князей. Может быть, и самое гонение сие обратится мне на пользу”.
        Авторитет ученого и высочайший уровень педагогического мастерства спасли Арсеньева. По закрытии масонских лож, вследствие высочайшего повеления 1822 года, он дал клятвенное обязательство не принадлежать ни к какому тайному обществу и это обязательство хранил во всей святости: “ни к каким политическим злоумышленным обществам не принадлежал никогда, и даже не имел о них никакого понятия и слуху”.
        Арсеньев был против чрезмерного “брожения в умах”. Так, из записок Арсеньева видно, что с сентября 1825 года, после отъезда императора Александра I в Таганрог по Петербургу поползли слухи один нелепее другого: рассказывали о каком-то попе с рогами, которого многие будто бы видели; читалось и переписывалось со смелыми комментариями письмо Александра I к графу Аракчееву по поводу убийства его домоправительницы Настасьи Шумской; в разных местах распевались таинственные песни, смысл которых для большинства оставался загадкою. В 1826 году Арсеньев писал родителям: “Какие ужасные времена мы пережили! Можно ли было говорить или писать о чем со спокойной душой? Дай Бог, чтобы подобные ужасы никогда не возвращались более. И я страдал много; целые пять лет состоял я под подозрением ужасным, хотя вовсе несправедливым, как это теперь очень ясно и обнаружилось. С восшествием на престол нового государя, настала для меня новая жизнь; я имею редкое, ни с чем несравнимое счастье быть лично известным государю императору Николаю Павловичу. Он один и прежде спасал меня от бед; он один поддерживал меня милостивым своим вниманием; с первой минуты его царствования, я поклялся в душе моей посвятить ему на служение и мои таланты, и самую жизнь”.
        В Арсеньеве органично соединились почтение к родителям и уважение к духовенству. Академик П. П. Пекарский отмечал: “В письмах Арсеньев является почтительным сыном, и эта черта не изгладилась в нём и потом, после получения разных повышений, которые, как бывают примеры в особенности между вышедшими из духовного звания, часто заставляют иных стыдиться своих родственников, бедных и незнатных. В 1827 году Арсеньев пишет отцу: “Все гонения и несчастья, которые я претерпел, происходили главнейшим образом оттого, что я из духовного звания. Я не стыжусь моего происхождения, от всего сердца уважаю духовный сан и духовное сословие, почтенное по своим обязанностям и по высокому назначению; но… Когда мои неприятели хотели погубить меня, то одно твердили они: попович захотел сесть не в свои сани – лезет высоко! Бог спас меня от их злобы, но и теперь ещё с большей завистью смотрят на меня и тем более хотят вредить мне”.
        Как вспоминали сыновья К. И. Арсеньева, в феврале 1828 года император Николай I собирал комитет из приближенных к нему лиц для обсуждения вопроса: кому поручить преподавание наук наследнику престола? При этом случае его величество выразился: “Для истории у меня есть надёжный человек, с которым я служил в инженерном училище – Арсеньев. Он знает дело, отлично говорит, и сыну будет полезен”. 12 июня того же года Арсеньев писал к своим родителям: “Нынешним летом я не могу быть у вас. Не огорчайтесь сим известием, дражайшие мои родители, и выслушайте меня: Бог всё устрояет ко благу. Государь император, пред отъездом своим в армию, 19 апреля, дал высочайший указ министру внутренних дел следующего содержания: “По требованию коллежского советника Арсеньева повелеваем доставлять ему все из всех министерств сведения, нужные к составлению статистики Российской империи для преподавания его императорскому высочеству великому князю наследнику престола”. По собрании сих сведений, государю угодно отправить меня по важнейшим губерниям России, чтобы я все видел на месте собственными глазами, и потом послать меня в чужие края для сравнения отечественного с иностранным. По окончании сего поручения, я должен буду заниматься преподаванием статистики великому князю. Поручение, как вы видите, весьма важное и лестное для меня. Я буду иметь счастье содействовать образованию будущего Царя России”. Арсеньев видел огромное значение воспитания Руководителя.
        Обучение наследника престола закончилось в 1837 году путешествием по России, обоснованный маршрут которого был разработан Арсеньевым. В свите, кроме военных, были только Арсеньев и В. А. Жуковский. Об этом путешествии наследник цесаревич написал Арсеньеву: “Я своими глазами и вблизи познакомился с нашей матушкой-Россиею и научился ещё более любить и уважать её. Да, нам точно можно гордиться, что мы принадлежим России и называем её своим отечеством”. Даже по прошествии времени, 21 февраля (5 марта) 1839 года Государь Цесаревич писал Арсеньеву из Вены: “Пользуюсь теперь свободной минутой, чтобы от души поблагодарить вас за добрые чувства ко мне. Сколько раз вспоминал я, во время моего европейского странствования, наше российское путешествие, которое на всю жизнь оставит мне самое приятное воспоминание”. Очень полезно воспитывать путешествуя.
        Арсеньев горячо любил родину и страстно мечтал о ее расцвете. В 1848 году свою самую крупную работу – “Статистические очерки России” – он посвятил Наследнику Цесаревичу (будущему императору Александру II). Девизом всей жизни Арсеньева можно назвать проникнутые патриотизмом слова этого посвящения: “Цель труда моего есть польза общая; я желал по мере сил моих содействовать распространению сведений о великом отечестве нашем – любить Россию есть священная обязанность каждого русского, а любить с сознанием, с убеждением можно только тогда, когда мы знаем её, когда изучили минувшие судьбы её, когда достойно оценили мощь и силу народа и его недуги, и когда вполне убеждены в благодетельных на него действиях правительства, руководимого сильною волею и мудростью самодержца”. Слова эти полны глубокого смысла: не казённый показной патриотизм был дорог Арсеньеву, а кропотливая и неустанная работа на благо отечества, служение науке, подчинённое высокой цели – правдиво раскрыть действительные “силу и недуги” своей Родины.
        Эпитеты “скромный”, “благородный”, “честный” фигурируют во всех воспоминаниях об Арсеньеве его современников. Так, познакомившись с А. А. Скальковским – разносторонним исследователем Новороссийского края, историком, статистиком и экономико-географом – во время своего путешествия на юг и высоко оценив его работы, Арсеньев принимал большое и тёплое участие в судьбе талантливого учёного. Он ходатайствовал об устройстве его детей в Ришельевский лицей в Одессе, об издании его работ и ассигновании средств на поездки по Новороссийскому краю, о награждении и денежной помощи, ободрял в неудачах. В 1853 году тяжело больной Арсеньев просил Скальковского обращаться к нему “по-прежнему в случае каких-либо надобностей”. Академик П. П. Пекарский писал: “Деятельность Арсеньева, как писателя и наставника, безупречна, и многим в России известно, что он не отказывался подавать руку помощи впавшим в несчастья”.
        К. И. Арсеньев воспитал достойных детей. Один сын, Александр, передал рукописи оставшиеся после смерти отца своему другу академику П. П. Пекарскому с просьбой обработать и издать их, что тот и сделал. Другой сын, Константин, стал впоследствии редактором непревзойденного в России энциклопедического издания Брокгауза. А старший сын, Юлий, был губернатором, в том числе в 1860-е годы – олонецким. К нему-то в Петрозаводск и перевезли в 1864 году парализованного отца. 29 ноября (по ст. ст.) 1865 года тайный советник Константин Иванович Арсеньев скончался и с почестями был похоронен внутри Крестовоздвиженского храма.
        Мы можем придти и почтить память великого сына России. Сочетавший все самое лучшее в отечественном и зарубежном опыте воспитания, Арсеньев достоин благодарной памяти, в том числе в виде организации на чтениях его имени секции “Духовно-культурное воспитание”. Духовно-культурное воспитание в традициях Арсеньева разнопланово, но, прежде всего – православно. А, как сказано в докладе Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II на встрече с членами Российской Академии образования 29 декабря 1994 года: “Идеалом православного воспитания всегда было: видеть и воспитывать, уважать и ценить в каждом человеке уникальное и неповторимое в нем, личность его во всей жизненной полноте, и вести человека к духовному совершенству”.

Литвин А. С.

См. также: