- Иван Константинович, прежде всего, хотелось бы вам задать традиционный вопрос о том, почему вы выбрали именно литературную деятельность?
    - Должен сказать, что вначале интерес к литературе строился у меня на основе незнания… Очень большое влияние на меня произвела встреча с Валерией Дмитриевной Пришвиной, вдовой известного писателя и те люди, которые ее окружали. В 1957 году наш журнал (тогда - “На рубеже”, редактором был Д. Гусаров) опубликовал “Осудареву дорогу” Пришвина. Через двадцать лет сотрудничество возобновилось. В связи с этим мне много раз приходилось бывать в Москве в писательском доме на Лаврушенском. Валерия Дмитриевна всегда говорила: “Иван Константинович, не ходите в гостиницу, оставайтесь у меня”. Там я читал неизданные дневники Пришвина, которого любил и раньше. В 70-х годах я часто бывал у Валерии Дмитриевны по долгу службы. Пришвины были людьми верующими, поэтому не случайно, что однажды Валерия Дмитриевна дала мне почитать книгу отца Павла Флоренского “Столп и утверждение истины”, а позже “Лествицу” св. Иоанна Лествичника. Она любила бывать в церкви святителя Николая в Кузнецах, что недалеко от ее дома. В том храме я услышал слова священника, запавшие мне в душу: “Не верьте Экклезиасту, не все суета сует, нам Христом обещана Новая Земля и Новое Небо”. Это было время, когда еще действовала программа разрушения церквей.
    Чтение новых книг, общение с такими людьми, как Вадим Кожинов, Петр Васильевич Полиевский, уже покойный Юрий Иванович Селезнев, с которыми я встречался у Валерии Дмитриевны, во многом определили мое отношение к литературе. Полиевский очень любил Василия Розанова, о котором тогда, конечно, писать было нельзя. Селезнев занимался Достоевским, а Вадим Кожинов - Тютчевым. Круг людей, сама атмосфера общения, разговоры русского и отчасти православного характера много дали для меня и для работы в журнале в том числе.

    - Для нас, выпускников советских школ и институтов, русская классика, по толкованию литературоведения, прежде всего, пронизана критическим пафосом. К сожалению, и нынешняя школьная программа строится именно на таком осмыслении русской литературы.
    - Давайте вспомним по этому поводу Василия Розанова. Между прочим, он сурово осуждал, в частности Гоголя и Грибоедова, за то, что она, наша литература, ничего положительного в русской действительности не видела. У Гончарова, например, есть письмо к С.А. Никитенко от 21 августа 1866 года. Там сказано: если бы он взялся за “Обломова” сейчас, то написал бы его по-другому, потому что мы все, - пишет он, - были заражены революционным демократизмом, критическим отношением к действительности.

    - Меняется ли отношение к классике в современном литературоведении?
    - Мне кажется, что в худшую сторону. Раньше сторонники традиционной русской литературы поддерживали русский племенной патриотизм, хотя к религии относились отрицательно. Сейчас новые коммунисты проповедуют государственный патриотизм, державность, хотя такого рода патриотизм в отрыве от традиции, своих корней, то есть Православия узок и беден. Кстати, русский философ Леонтьев доказал, что патриотизм без корней в конечном итоге прямехонько ведет к либерализму и революции.
    Ныне же слово “патриотизм” стало чуть ли не ругательным и к великой русской литературе отношение если не враждебное, то равнодушное, а что страшнее равнодушия? Вспомните отца Сергия Булгакова, человека верующего, из потомственной семьи священников. У него в жизни был момент, когда он отошел от веры, а возвратился потом, благодаря …Толстому. Через современную литературу вернуться к русским корням, считаю, совершенно невозможно. В образовании же наблюдается тенденция глобального подхода, в котором русская культура - музыка, литература, история, философия - занимает лишь небольшое место во всеобщей истории культуры.

    -Что, на ваш взгляд, достойно прочтения в современной литературе?
    - Выделить можно все, выделить и – выбросить! Если в советское время было три главных направления прозы: городская, деревенская и военная, то сейчас городская проза заслонила собою все. Эволюция городской прозы такова, что ее ориентация все более тяготеет к западной традиции, но не к русской и совсем не к православной. Наша советская деревенская и военная проза не была православной по содержанию, но тяготела к русскому традиционному началу. А западная культура, пересаженная на нашу русскую почву, пестра, мелка и грешит самолюбием, индивидуализмом, но именно она вытесняет исконную русскую культуру, исповедующую коллективизм, соборность.

    - Известно, что на телевидении во Франции установлен огромный штраф за замену национальной лексики зарубежными словами. Насколько серьезна проблема засорения языка у нас, в России?
    - Это самое страшное, печальное, хотя пока не осознанное обществом во всей своей остроте явление. Всякие там сникерсы, воймиксы, бизнесы входят в мир русского человека с детства. Происходит замена русских слов чужестранными. Например, слово “ситуация”, как сорняк, затеняет целое гнездо отечественных слов - положение, обстоятельство, отношение. Причем, такие, скажем, слова как “адекватный”, “менталитет”, “имидж” и многие другие имеют у себя дома определенный конкретный смысл, особенности употребления, а у нас их часто, как шапку, пытаются надеть на любую голову. Происходит порча русского языка.
    Хуже всего то, что сейчас этой болезнью заражаются дети. Они слушают только чужую музыку, изучают иностранные языки в ущерб родному. Дошло до того, что Союз писателей России вынужден обращаться к президенту В.Путину по поводу того, что русский язык, литература и история все меньше места занимают в общешкольной программе. Ну, кто сейчас из школьников хочет и может читать Гоголя? К сожалению, у нас все меньше говорят нормальным русским языком, что в конечном итоге может привести к тому, за что борются наши недруги за рубежом. Года два-три назад В.Аксенов в одном из своих своих выступлении заметил, что русские, конечно, западу нужны, но только как проводники его культуры и не более. И мы должны осознать, что теряя свой родной язык, теряем свою душу, свою национальность и становимся этнографически нейтральным материалом - удобными проводниками в жизнь чужой мировозренческой культуры и чужих политических интересов.

    - Чтобы вы посоветовали педагогу-словеснику, желающему учить детей в духе правды?
    - Самообразовываться! Каждому преподавателю надо читать Гоголя, особенно “Выбранные места из переписки с друзьями”. Хорошо бы почитать книгу Владимира Соловьева “Духовные основы жизни”. За одну эту работу его можно любить и ценить, несмотря на его либеральные заскоки. Необходимо чтение русского философа Константина Леонтьева, историософских статей Тютчева.

    - На взгляд профессионального литературоведа, в чем состоит уникальность русской классической литературы и нашей отечественной истории?
    - Томас Манн, Цвейг и другие представители западной культуры ценят в ней прежде всего психоанализ. Это и является для них уникальностью. А для нас своеобразие нашей литературы заключается в ином. В том, что мы постигаем в ней более глубокие пласты нашей истории, духовности и культуры. Недавно вышла книга “Чудо русской истории” архимандрита Константина Зайцева, умершего в 1975 году в эмиграции. Он утверждает, что при всей личной несвободе, экономической и политической, русский человек был всегда свободен духовно. И эту свободу давала ему вера православная. Все тяготы, выпавшие на долю русского человека, можно было вынести, только обладая этой духовной свободой. В этом, я считаю, заключена наша уникальность. Константин Леонтьев писал, что православная вера сложна для ума, но очень проста и глубока для сердца и когда она поселяется в сердце и сердце согревает ум, то и уму интересно исследовать веру.
    Западная культура всегда привлекала русского человека своей яркостью, размахом строительства и, самое главное, она была соблазнительна утверждением личной свободой человека как индивидуума. В настоящее время главные лозунги запада поменялись на лозунги общества потребления - “наслаждение и развлечение”. Это следствие того, что западный человек всегда стремился к свободе от Бога, хотел сам быть человекобогом, для него нет ничего невозможного, отсюда и культ разума в XVIII веке. Разум, дескать, это очень хорошо, жизнь можно устроить по разуму и достичь благоденствия. Отсюда все нелепости и заблуждения социальных экспериментов и духовная пустота тоже из этого же источника - при всей разумности и технической оснащенности западной жизни. Созданная по образу и подобию Божию, душа требует совсем иного…
    Русская же культура зиждится на Православии. А все, что связано с Православием, очень близко человеческому сердцу: воплощение Сына Божия, страдания Богоматери. Сердце греет вера в живого личного Бога, а не в какой-то космический разум.
    Русский философ Владимир Соловьев писал о том, что искусство должно творить в красоте, в добре и изображать действительность не только такой, какая она есть, но и такой, какой она может быть. Последнее пожелание философа уже на грани пророчества. И, надо сказать, что наши писатели-классики часто ощущали в себе пророческий дар.
    Нынешняя литература творит во зле и грязи. Соловьев говорил, что человека от животного отличает не столько разум, сколько стыд, которого у животного нет. Современное же искусство старается сделать все, чтобы человек потерял всякий стыд. И еще. Далеко человека может завести гордыня, как это произошло с Толстым. Это надо помнить нашим современным человекобогам.