ПРАВОСЛАВИЕ В КАРЕЛИИ
Информационный портал Петрозаводской и Карельской епархии

Страница Митрополита | ИсторияХрамы | Монастыри | Святые | Архив
Беседы о Православии | Календарь | Новости | Объявления |  E-mail


«НЕ РАЗЛУЧИВШИСЬ С ПАСТВОЙ»

Фотографии раскрываются при нажатии мышкой на миниатюры.
При использовании устаревших браузеров фотографии можно открыть с помощью правой кнопки мыши >>> открыть в новом окне.

Церковь как носительница и хранительница Христова Откровения есть живое огнилище, а не властное водительство; она есть источник любви и благодатного света, а не педантичный нажим на человеческую жизнь; она есть зов, а не приказ.

Иван Ильин

I. «Бог воззовет прошедшее» (Еккл. 3: 15)

О необходимости осмысления исторической действительности Первой мировой войны

Сто лет прошло с трагического дня начала Первой мировой войны, которую можно и следует рассматривать и в границах астрономического времени, и в смысловых соотношениях тварного и нетварного бытия, чтобы понять не только ее историческое, фактическое прошлое, но грядущее и вечностное значение. Для чего нам нужно сегодня, в нашем достаточно благополучном настоящем, выяснять это значение, вспоминать трагические дни почти «забытой войны »? Есть на поставленный нами вопрос древний мудрый ответ у библейского Екклезиаста: «что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее» (Еккл. III: 15). На современном языке это звучит примерно так: «Служить вечному можно, только отдаваясь вполне настоящему, и это потому, что историческое настоящее благодаря своей осмысленности и направленности воскрешает в себе прошлое и дает верный залог будущего».

Обращение к исторической действительности Первой мировой войны во многом помогает осознать неразрывную связь вечного и настоящего, переходящего в прошедшее и в будущее. Прошлое, сменяемое настоящим, так же, как настоящее, сменяемое будущим, не исчезает бесследно, не заменяется абсолютно, но остается в настоящем необходимой базисной составляющей. «Поскольку прошлое уходит в глубину настоящего, постольку оно придает ему творческую силу», формирующую исторический путь, ведущий к идеалу. Именно эта незримая цепь обеспечивает историческую крепость и придает смысл исторической действительности. В относительной вечности исторического бытия, в каждый момент настоящего нужно слышать, как Бог во имя будущего «воззывает прошедшее», где сегодня, во времена новых непростых для России испытаний, очень по-современному звучат столетние громы Первой мировой войны.

То, что во всемирной истории Первая мировая — событие особо значимое, понимали уже и ее современники. Например, так считал церковный историк С. Г. Рункевич: «Настоящая великая отечественная война принадлежит к такого рода мировым явлениям, которые с самого момента действительности переходят на страницы исторического своего значения критерием давности. Церковная жизнь в истории нынешней великой войны, благодаря высокопатриотической деятельности церковных учреждений и организаций, занимает бесспорно выдающееся место».

Вопрос об участии в войне Русской Православной Церкви нужно рассматривать не только в исторических фактах, на героических примерах, но в ментальном и в метафизическом смыслах. Классическая византийская формула взаимоотношений между государственной и церковной властью давно сформулирована в «Эпанагоге» (греч. επαναγωγη τοΰ νόμου — византийский сборник законов конца IX века, составлен от имени императора Василия I и его сыновей Льва и Александра с участием Патриарха Фотия): «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства».

На протяжении всей истории России Церковь и государство то приближаясь друг к другу, то, иногда отдаляясь, все же сосуществовали в симфонии. Однако такая гармония не всегда обеспечивала благоденствие государству, находящемуся под прицелом алчной европейской политики и очень часто оказывающемуся в эпицентре трагических событий, перераставших в освободительную Отечественную войну. Кажется, что русский народ один такой, который, упорствуя в своем исконном стремлении к духовному идеалу и независимости, выстоял в самых тяжелых войнах в истории человечества, вынес невыносимые испытания. И с Божией помощью в исторической действительности занял исключительное, подобающее ему место. Трудно не согласиться с философом, утверждающим: «Выступление на сцену человечества означало бы конец истории. На исторической сцене могут выступать, без опасности проломить ее, лишь отдельные народы. Нужно проникнуться мыслью, что группы, народности — единственное русло исторической действительности; они тот самый священный хлеб, в котором совершается таинство пресуществления идеала в действительность. Через жертву, через духовный подвиг «воплощают идеал в исторической действительности только отдельные народы, образованные Самим Богом после разрушения Вавилонской башни и уничтожения общего всем языка. Народы, доросшие в своем духовном развитии до мировых ролей».

Бесспорно, можно наблюдать и славить «всемирную судьбу России» (Ф. И. Тютчев), видеть ее мировую роль, но невозможно предположить, что рост духовного развития народа и «таинство пресуществления идеала в действительность» могут происходить без одухотворяющей благодати Церкви. Поэтому роль Церкви в Первую мировую войну можно рассматривать составляющей и русской победы, и русского поражения. О наступающих трагических временах предупреждала Пресвятая Богородица Своим явлением в 1914 году, на второй месяц войны. Она явилась русским войскам под городом Августов (ныне территория восточной Польши). На левой руке Пречистая держала Богомладенца, правой — указывала на запад, как будто предостерегала: оттуда идет опасность смертельная, там будут для русского воинства жертвы неимоверные. Явлению Божией Матери посвящена икона, которая называется «Августовская победа» (празднование 1(14) сентября). Икона подтверждает Божию помощь и символизирует великую роль Русской Православной Церкви в трагические для России времена.

II. «Зов, а не приказ»

Организация деятельности Русской Православной Церкви в начале войны

Тяжела была эта роль не только потому, что священники шли на передовую плечом к плечу с солдатами. Но потому, что по совокупности известных социально-политических условий и усилий либерально-демократической пропаганды в начале XX века началось заметное расцерковление русской жизни. В своем мнимом героизме русская интеллигенция настойчиво призывала к «отбрасыванию христианства», к установлению атеистических норм жизни, к разрыву русской традиции духовного просвещения. Мало кто мог предположить, что скоро, уже во втором десятилетии века, в результате революционных преобразований Русская Православная Церковь будет почти уничтожена. В начале столетия при численности населения России 147 млн чел. более 83 млн чел. причисляли себя к православному вероисповеданию. Причем эта цифра год от года росла, и в 1907 году составляла уже 92 млн. К 1901 году в России насчитывалось 63 епархии, более 500 мужских и более 300 женских монастырей, общее число монахов составляло 58 тыс. чел., а число белого духовенства превышало 100 тыс. человек.

Даже будучи подконтрольным государству — этот мощный духовный Светоч представлял собой не «властное всеобъемлющее начало», не клерикальное руководство русской жизни, но «источник любви и благодатного света». Как говорил Иван Ильин: Церковь — «есть зов, а не приказ». В ней происходит «служение Благодати и служение Благодатью». И в Первую мировую войну Русская Православная Церковь во всей полноте явила через своих пастырей «молитвенную силу, любящее сердце и свободную, живую христианскую совесть» (И. Ильин). Она услышала зов о помощи своих сыновей, умирающих на фронтах Первой мировой, и во спасение их бесстрашно встав рядом, сама тихо призвала страждущих в свои объятья. И этот встречный зов, это встречное движение народа и Церкви, явились залогом невероятных проявлений героизма русских людей и блистательных воинских побед во славу Родины.

Начало войны, которая была объявлена 1 августа 1914 года (по нов. ст.), ознаменовалось единением всего русского общества в патриотическом, освободительном порыве. «В серьезности положения сомнений не было. Война сбросила скрывавшую ее лицо вуаль и прямо глядела в очи. Русский народ встретил дерзкий вызов с достоинством. Мощный дух патриотизма великого народа сдунул как пушинку все бывшие до последних дней беспорядки и волнения». Наоборот, начались круглосуточные манифестации в поддержку Правительства и во славу Отечества, так что пришлось обращаться к населению с призывом соблюдать спокойствие и выдержку. Затаив дыхание, вся Россия, казалось, вслушивалась в слова Манифеста, провозглашенного Императором Николаем II, текст которого завершался так: «С глубокою верой в правоту нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел, Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска Наше Божие благословение». После зачтения Манифеста в сослужении придворного духовенства был совершен молебен о даровании русскому воинству победы над врагом. На аналое, приготовленном к молебну, находилась Чудотворная икона Спасителя из часовни домика Петра Великого и Чудотворный образ Богоматери из Казанского собора. Приложившись после молебна ко кресту, Государь Император обратился к представителям армии и флота со словами о том, что со спокойствием и достоинством Россия встретила известие об объявлении войны, и выразил убеждение, что с таким же чувством спокойствия мы доведем войну, какая бы она ни была, до победного конца. Государь Император завершил свою речь историческими словами: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей. И к вам, собранным здесь представителям дорогих Мне войск Гвардии и Петербургского военного округа, и в вашем лице обращаюсь Я ко всей единородной, единодушной, крепкой как стена гранитная, Армии Моей и благословляю ее на труд ратный».

В первые дни войны патриотическая эйфория и уверенность в непременной победе России оказались настолько сильными, что зазвучали надежды о скором взятии Константинополя, позже, в результате победоносного наступления русской армии, они нашли отражение даже в серьезных обсуждениях в Синоде. Как писал в своих «Воспоминаниях» Антоний Храповицкий: Синод «обсуждал вопрос о том, кому будет принадлежать Константинополь, может быть, потому что старец Григорий Распутин предсказал освобождение Царьграда и назвал даже полк, который перв вым войдет в город. Если он войдет в состав России, то что делать с Константинопольским патриархом? Высказывались мнения, что следует оставить ему титул экзарха с подчинением Синоду, а митрополит Антоний предлагал восстановить Византийскую империю под властью василевса, а Палестину и Сирию передать России, не пройдет и 10 лет как Палестина и Сирия обратятся во Владимирскую или Харьковскую губернию, народ наш так и ринется населять страну, где жил Спаситель». Но уже в последние дни мира, в ожидании войны, было ясно и то, что для успешных действий Церкви в новой ситуации потребуется ряд неотложных преобразований.

Все русское духовенство поддержало Царя с первого дня войны, названной Великой. В этот день Святейшим Синодом в Казанском соборе было совершено всенощное молебствие о даровании победы российскому воинству, после чего состоялось синодальное заседание. С необычайной серьезностью в предчувствии совершенной исключительности события церковное руководство осознало необходимость выхода за привычные рамки, в которые обычно укладывались в соответственных случаях синодальные распоряжения. В прежние войны военное духовенство заранее не разрабатывало специального плана. Каждый священник обычно руководствовался личным усмотрением. На фронтах деятельность духовенства сводилась к совершению молебнов, панихид и иногда литургий, отпеванию умерших, напутствию больных и умирающих. Многие священники (по воспоминаниям современников) плохо представляли, где им быть — на передовой, в перевязочном пункте или в обозе. Даже протопресвитер военного и морского духовенства во время Русско-японской войны не появлялся на театре военных действий.

Как вспоминал протопресвитер Георгий Шавельский, ставший последним протопресвитером русской армии и флота, «единственным руководством для священников на войне служило Высочайше утвержденное положение об управлении войск в военное время. Но оно не предусматривало всех обязанностей священника, а тем более возможностей для его работы на бранном поле. Иногда же своею краткостью оно сбивало с толку не только рядовых священников, но и начальствующих лиц. Присланный из Иркутской епархии священник Попов явился в госпиталь, согласно положению, с епитрахилью, дароносицей, крестом и кадилом, без антиминса и полного священнического облачения. Когда благочестивый главный врач госпиталя попросил его отслужить литургию, он ответил, что у него нет принадлежностей для этого, да он и не обязан совершать литургии: согласно положению, его дело — напутствовать и хоронить. Когда в 1904 году благочинный 9-й Сибирской дивизии потребовал от подчиненных ему госпитальных священников, чтобы они обзавелись антиминсами и совершали литургии, его начальник — главный священник Манчжурской армии, прот. С. А. Голубев возразил ему: “Госпитальному священнику антиминса не полагается”. А между тем, где же на войне служить литургии, как не в госпиталях?»

В 1914 году активизировались все формы церковной жизни. Принятое в июле 1914 года Святейшим Синодом постановление за № 6502 совершенно выходило из прежних рамок и являлось патриотическим актом высокой важности, заключающим в себе общие и деловые директивы для всего непризванного к оружию православного населения в патриотической его деятельности во время войны. Молитва к Богу о помощи теперь составляла, бесспорно, первое дело Церкви. Предписывалось совершать моления Господу Богу о даровании победы Христолюбивому российскому воинству, свершаемое во время брани с супостатом, с коленопреклонением, по чину, напечатанному в Последовании молебных пений, с произнесением при этом пастырского поучения, а затем приносить Господу Богу в церквах повседневные молитвы о победе над врагом. Это предписание было напечатано в «Церковных ведомостях» и его приложениях. Таким образом, Церкви, являвшейся одним из важнейших факторов в строении государства, предписывалось взять на себя в максимальной степени инициативу организации содействия Отечеству в великом для Родины деле победы над врагом.

Святейший Синод призывал монастыри, церкви и православную паству к пожертвованиям на врачевание раненых и больных воинов, на вспомоществование семьям лиц, призванных на войну; предписывалось установить во всех церквах особые кружки для сбора пожертвований в пользу Красного Креста и семейств, пострадавших от войны. Монастыри, общины и другие духовные учреждения были призваны подготовить помещения под госпитали и к содержанию их. Боголюбивые люди были призваны Церковью к пожертвованию собственных сил и средств на благополучную работу этих медицинских учреждений. На призыв к заповеди о христианской любви «во имя облегчения печали и улучшения материального положения семей воинов, ушедших на фронт», откликнулась вся Россия. Призыв к патриотической проповеди казался естественным и не требовал, разумеется, детальных пояснений.

В это же время состоялся единственный в предреволюционной России Съезд военного духовенства, который затронул вопросы: об инструкциях военному священнику; богослужебные; катехизации; библиотечной деятельности; миссионерской деятельности; правовой деятельности (о суде); благотворительной деятельности; о борьбе с алкоголизмом и воспитании заключенных. Таким образом, на Великую войну священники направились со строго разработанной Съездом инструкцией. Надо отметить, что эта инструкция не была результатом кабинетной деятельности, она отражала предшествующий опыт и наблюдения за всеми возможностями, какие представляются для работы священников на поле брани, поэтому имела значение первостепенной важности.

По свидетельствам протопресвитера Георгия Шавельского можно судить о значении этой инструкции для фронтового духовенства и всего фронта. Она оговаривала точный круг работ и обязанностей каждого прибывающего на фронт священника, что особенно важно было для вновь мобилизованных, не знакомых с требованиями и условиями военной службы. А таковых было большинство: в мирное время в ведомстве протопресвитера состояло 730 человек, за время войны в армии пребывало свыше 5 тысяч лиц духовного звания. Инструкция точно разъясняла каждому полковому, госпитальному, судовому священнику, где он должен находиться, что должен делать представляются во время боя и в спокойное время, где и как он должен совершать богослужение, о чем и как проповедовать и т. д.

Помимо общеизвестных обязанностей инструкция возлагала на священников Первой мировой много того, о чем не помышляли их предшественники. Строевому священнику вменялось в обязанность: помогать врачам в перевязке раненых, распоряжаться перенесением с поля боя убитых и раненых, заботиться о поддержании в надлежащем порядке воинских могил и кладбищ, извещать родственников убитых и раненых воинов, пополнять походные библиотеки и т. п. Госпитальному священнику вменялось в обязанность возможно чаще совершать богослужения для больных, ежедневно обходить палаты, беседовать, утешать, писать письма под диктовку больных, погребать покойников с возможной торжественностью. По мере выявления новых нужд выработанная Съездом инструкция пополнялась распоряжениями и указаниями протопресвитера, объявлявшимися в особых приказах.

Духовный управляющий аппарат на театре военных действий представлял собой стройную и совершенную организацию: протопресвитер, его ближайшие помощники; главные священники, их помощники; штабные священники; наконец, дивизионные и госпитальные благочинные и гарнизонные священники. В конце 1916 года Высочайшим повелением были учреждены должности главных священников Балтийского и Черноморского флотов. Для лучшего объединения и направления деятельности духовенства армии и флота регулярно проводились совещания протопресвитера с главными священниками, последних — со штабными и благочинными, были и Съезды по фронтам под председательством протопресвитера или главных священников.

Георгий Шавельский вспоминал: «Должен по совести сказать, что почти всегда мне приходилось слышать от начальствующих лиц и от рядовых офицеров самые лестные отзывы о работе военных священников. Но без исключений, конечно, не могло обойтись ... О деятельности военного духовенства на театре военных действий я имел счастье слышать блестящие отзывы от обоих Верховных Главнокомандующих. В конце 1916 года Государь как-то сказал мне:

— От всех, приезжающих ко мне с фронта военных начальников я слышу самые лучшие отзывы о работе военных священников в рядах Армии.

Еще решительнее, в присутствии чинов своего штаба, отозвался в 1915 году Великий князь Николай Николаевич:

— Мы в ноги должны поклониться военному духовенству за его великолепную работу в Армии.

Я дважды слышал от него эти слова».

Такие отзывы были вполне заслужены духовенством. В войну, названную современниками Великой, военное духовенство впервые работало дружно, согласно, по самой широкой программе. Священники делили с воинами все тяжести и опасности войны, возбуждали дух, будили совесть, своим участием согревали уставшие души, предохраняя их от возможного на войне ожесточения и озверения. Вот с какими словами на обедне обращался священник Олег Адамович к солдатам 1-го Егерского графа Йоркского батальона, вступившим на землю неприятеля, в Ортельсбурге:

«Третий день сегодня, как мы на вражеской земле. Сделали два больших перехода. Жители бегут в панике. Оставляют дома. Бросают имущество. А вчера нашли брошенного спеленатого младенца. Мать в безумном страхе бросила то, что ей дороже всего, бросила свое грудное дитя. Где теперь эта бедная мать? Опомнившись от первого страха, где-нибудь на дороге или в лесу, голодная и холодная, она ломает руки и молит Бога спасти ее родное дитя.

Братья воины! Мы должны разить врага, когда он с оружием в руках идет против нас. Когда же он просит пощады, мы должны щадить его и миловать. Еще мягче мы должны относиться к мирным жителям. Вы сами видели, в каком бедственном положении они находятся. Не будем их обижать. Не будем трогать их имущества. Пусть они возвращаются в свои дома, найдут все в таком виде, как и оставили.

Тогда они будут благословлять русских воинов и восхвалять Бога, в Которого мы веруем».

Конечно, трудно поверить, что все священники действовали строго по инструкции, что они не могли проявить героическую самостоятельность и принять собственное творческое решение по обстановке. Когда требовало дело, оказывалась бессильной инструкция, предписывающая священнику находиться в перевязочном пункте, если он понимал, что в этот миг нужен в окопе или даже за ним, впереди отряда, атакующего неприятеля.

III. «Сам Суворов плакал»...

Подвиг русского священства в Первую мировую войну

Невозможно представить подвиг священников Русской Православной Церкви на фронтах Первой мировой войны отдельно от подвига всего русского воинства. Священник и солдат, показывая чудеса профессионализма и героизма, вместе стояли перед лицом смерти, вместе шли на врага Отечества, но оружие у них было разное. Глубокая вера, крест и молитва — оружие несокрушимое, победоносное и спасительное. Именно с таким запасом «боевых средств» шли священники и в лазарет, и к разверстой братской могиле, и на передовую. Издревле Русская Православная Церковь утверждала, что нет различия между нею и воином, воюющим за благо Отечества, воином, соблюдающим долг Присяги и совести. Известно, что Сам Иисус Христос не только не отверг просьбы боголюбивого римского сотника, который был как отец солдатам, но даже поставил его веру выше веры многих, сказав, «и в Израиле не нашел Я такой веры» (Мф. 8: 10). Вера делает человека человеком, сыном Отечества и, если надо, верным его защитником. В «Своде военных установлений», выпущенном при Николае I, сказано, что «Дурной сын Церкви не может быть добрым сыном своего Отечества». Эта немудреная истина имела яркие подтверждения в русской истории.

Неисчислимо примеров тому, что означает «добрый сын Отечества». Применительно к воину, кратко говоря, — это тот, кто обладает силой воинского духа. Со времен Суворова сущностью русской национальной доктрины, сформулированной в его «Науке побеждать», является превосходство духа над материей. Но вся эта мудреная «наука», как энергия в атомном ядре, сосредоточена в нескольких простых строках «Молитвы воина перед вступлением в бой с врагами Отечества».

Господи Боже, Спасителю мой! По неизреченной любви Твоей Ты положил душу Свою за нас. И нам заповедовал полагати души наша за друзей своих. Исполняя святую заповедь Твою и уповая на Тя, безбоязненно иду я положить живот свой за веру, Царя и Отечество и за единоверных братий наших. Сподоби мя, Господи, непостыдно совершить подвиг сей во славу Твою. Жизнь моя и смерть моя — в Твоей власти. Буди воля Твоя. Аминь.

Все свои теоретические положения глубоко верующий и прививавший веру своим героическим солдатам Александр Васильевич Суворов доказал собственным примером и опытом ведения победоносных сражений. Но кроме неколебимого духа необходимо воину милосердие, которым, как известно, в избытке обладал Генералиссимус. Наверное, в силу такого своего благодатного качества характера оказался он и на кровопролитных фронтах Первой мировой, не смог не помочь духом своим сыновьям России в жесточайшей человеческой бойне под названием Первая мировая война.

От очевидцев известно, что великий русский полководец явился на помощь отступавшему в кровопролитном бою четвертому батальону 11-го Фанагорийского полка, поднял наступательный дух бойцов и увлек их в контрнаступление. Много тому свидетелей, а поручик этого полка поэт Арсений Несмелов запечатлел чудесное явление в своем стихотворении.

...Мы уж слева дрогнули и справа,

Враг наваливался как медведь,

И защите знамени со славой

Оставалось только умереть.

И тогда, — клянусь, немало взоров

Тот навек запечатлело миг!

Сам Генералиссимус Суворов

У седого знамени возник.

Был он худ, был с пудреной косицей,

Со звездою был его мундир.

Крикнул он: «За мной, фанагорийцы!

С Богом, батальонный командир!»

И обжег приказ его, как лава,

Все сердца: Святая тень зовет!

Мчались слева, подбегали справа,

Чтоб, столкнувшись, броситься вперед!

Ярости удара штыкового

Враг не снес; мы ураганно шли,

Только командира молодого

Мертвым мы в деревню принесли.

И у гроба — это вспомнит каждый

Летописец жизни полковой, —

Сам Суворов плакал: ночью дважды

Часовые видели его.

Если сам Суворов плакал над потерями соотечественников, то не могли оставаться равнодушными и воевавшие священники. Нет, они, конечно, не имели права показать слез сочувствия, они сами должны были утешать и поднимать солдатский дух, и молить Бога о помощи русским сынам. Свидетельством самоотверженного священнического служения являются исторические воспоминания и статистические данные протопресвитера Георгия Шавельского.

В Русско-японскую войну был убит один священник. Погибшие на кораблях в Цусимском сражении не учтены. В Первую мировую убитых и умерших от ран священников было более 30 человек. В Русско-японскую войну раненых и контуженых священников не набралось и десяти, в Великую войну их было более 400. Более ста военных священников попали в плен. Пленение священника говорит о том, что он находился на своем посту, а не прятался от опасности в тылу. О мужестве православных священников свидетельствуют их ордена. Из оставшихся в живых пастырей-героев 14 были награждены офицерскими Георгиевскими крестами 4 степени. За все время существования Георгиевского креста, от Императрицы Екатерины II до Великой войны, этой наградой было удостоено всего 4 священника. А во время Великой войны — 14. Каждый из этих четырнадцати человек совершил какой-нибудь особый подвиг. По современной статистике все эти цифры оказываются гораздо выше. Так, за годы войны священникам было вручено: 227 золотых наперсных крестов на Георгиевской ленте, 85 орденов св. Владимира 3 степени с мечами, 203 ордена св. Владимира 4 степени с мечами, 643 ордена св. Анны 2 и 3 степени с мечами1. Для получения каждой из этих награды тоже требовался подвиг.

Вот как торжественно и благодарно звучал Высочайший Указ от ноября 1914 года о первых наградах священникам, участвовавшим в Великой войне.

Государь Император Высочайшим указом на имя Капитула Российских Императорских и Царских орденов, данным в 6-й день ноября сего года, в Царском Селе, Всемилостивейше соизволил сопричислить протопресвитера Военного и Морского духовенства Георгия Шавельского, во внимание к отлично-усердной службе его Церкви Божией и особым трудам, понесенным им во время военных действий, к ордену св. Владимира 2-й степени.

Государь Император, по всеподданнейшему докладу Синодального Обер-Прокурора о засвидетельствованных военным начальством особых трудах, понесенных нижепоименованными семью священнослужителями во время военных действий, и согласно определению Святейшего Синода, в 6-й день ноября сего года, в Царском Селе, Всемилостивейше соизволил: 1) на пожалование золотого наперсного креста на Георгиевской ленте из Кабинета Его Императорского Величества — священнику 99-го пехотного Ивангородского полка Андрею Аркадову и 2) на сопричисление к орденам св. Владимира 3-й степени с мечами: протоиерея Кавалергардского Ея Величества Государыни Марии Федоровны полка Стефана Щербаковского и без мечей: протоиерея лейб-гвардии Уланского Ея Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полка Иоанна Смоленского; св. Анны 2-й степени с мечами: священника 105-го пехотного Оренбургского полка Иоанна Миролюбова и 3-й степени с мечами: священников пехотных полков: 171-го Кобринского — Феодора Георгиевского и 108-го Саратовского — Евсевия Ланге и священника лейб-гвардии Конного полка Николая Комарицкого.

Не мечтали о наградах ни эти, награжденные, ни многие другие, не отмеченные Государем священники, когда свершали свои «особые труды» на бранном поле во славу Божию и на благо Отечества. У одних эти «особые труды» выражались в мужественном исполнении своих обязанностей под огнем врага, другие — под этим огнем выносили раненых с поля сражения. Так, в бою 19 октября 1916 года священник 318-го Черноярского пехотного полка Александр Тарноуцкий и иеромонах, имя которого не сохранилось, исполнявший обязанности священника в одном гвардейском стрелковом полку, и несколько других полковых священников были убиты, когда они с крестами в руках шли впереди своих полков. О деятельности многих священнослужителей остались скудные сведения, а от некоторых не осталось даже имен. Так не будем забывать то немногое, что история сохранила для нас, потомков этих героев.

Имя первого убитого на войне священника Николая Саввича Кульчицкого сохранилось в краткой справке «Вестника Военного и Морского духовенства » № 19 за 1914 год, но о его служении сказано мало. «Сообщаем только, что получены краткие сведения об убитом на поле брани священнике Николае Саввиче о. Кульчицком. Он убит 5 сентября разрывом шрапнели. Смерть постигла о. Кульчицкого в расцвете сил, в сорокалетнем возрасте. В военном ведомстве он служил 10 лет, но пришлось участвовать и в русско-японском походе. В нынешнюю войну он оказался первою жертвою из среды военного духовенства».

16 октября 1914 года геройски погиб священник линейного заградителя «Прут», иеромонах Бугульминского монастыря, 70-летний старец Антоний (Смирнов). Когда «Прут» во время боя начал погружаться в воду, отец Антоний стоял на палубе и осенял Святым Крестом свою паству, боровшуюся со смертью в волнах. Ему предлагали сесть в шлюпку, но он, чтобы не отнять место у ближнего, отказался. После этого он спустился внутрь корабля и, надев ризу, вышел на палубу со Святым Крестом и Евангелием в руках и еще раз благословил своих духовных чад, осенив их Святым Крестом. А затем вновь опустился внутрь корабля. Скоро судно скрылось под водой.

Удивительно созвучно этому героическому, не единичному для русских священников подвигу, стихотворение современной петербургской поэтессы Валентины Ефимовской, являющееся свидетельством бессмертия памяти и подтверждением возможного духовного прозрения художника, который может и не знать о конкретном историческом факте.

Под Андреевским флагом

Блаженно дыхание бриза

Томительно чайки кричат,

Златой, невесомою ризой

На волны ложится закат.

Рокочет угрюмое море,

Что зыбок и призрачен мир.

В пучине лежат, как в соборе,

Священник, матрос, командир.

И вижу я, глядя на воду,

Картины геройских смертей —

В сраженьях морских за свободу

Великой Отчизны моей...

На палубе крови без меры,

Сражения близок конец...

Своею молитвенной верой

Спасает духовный отец.

Волна заливает каюты,

Корабль оседает кормой,

Кадит до последней минуты

Священник с седой головой.

Детей своих — добрую паству —

Светло осеняет крестом,

Чтоб каждый из гибнущих спасся

И был бы утешен Христом.

«Сдавайтесь! — стихия бесилась —

И жизнь вам враги сохранят».

Но насмерть герои стоят,

Приемля лишь Божию милость

К погибшим за други своя.

Священник 154-го Дербентского полка Павел Иванович Смирнов своим мужеством и спокойствием в трудную минуту так поднял дух полка, что полк, вдохновленный своим пастырем, не только преодолел опасность, но и одержал победу. Имя отца Павла после этого стало геройским для всей Кавказской армии. Священник был награжден орденом Св. Георгия 4 степени.

Иного рода подвиг в начале войны совершил священник 58-го Прагского полка Парфений Холодный. Полк действовал тогда в Галиции. Отец Парфений с полковым врачом и одним из младших офицеров переезжал в двуколке по мосту реку. Тут они наткнулись на австрийскую засаду, спрятавшуюся под мостом. Выскочив с ружьями наперевес, австрийские солдаты окружили двуколку. Отец Парфений не растерялся. Осенив крестом своих врагов, он обратился к ним из двуколки с увещеванием, что не должно братьям проливать кровь и, кроме того, впереди и позади большие русские отряды, засаде не уйти от гибели, поэтому лучше, не проливая крови, сложить оружие. Убедительная и вдохновенная речь отца Парфения была понятна нападавшим, так как среди них были чехи и угрорусы. Пошептавшись между собой, они начали сдавать оружие, которое было сложено в двуколку. А пленники, конвоируемые офицером и доктором с отцом Парфением, были приведены в находившийся невдалеке штаб полка. Отец Парфений стал первым священником, награжденным наперсным крестом на Георгиевской ленте.

Но не всегда священнические подвиги проходили так легко и бескровно. В праздник Богоявления протоиерей Александр Павлович Холмогоров, свершив Божественную литургию при штабе дивизии и Крещенское водосвятие, несмотря на свою усталость и сильный мороз, без замедления отправился на позицию с духовным утешением к своим чадам, находившимся в окопах. Так как был ясный морозный день, то над позицией кружились вражеские аэропланы, и еще с утра начался артиллерийский обстрел наших окопов. Отец Александр смело направился прямо к окопам и стал окроплять их иорданской водой, начав с крайнего левого фланга. Когда он дошел до среднего, самого опасного боевого участка, вблизи которого, как бы предупреждая пастыря, разорвались, не задев его, две бомбы, он не прекратил окропление, хотя офицеры советовали ввиду сильного обстрела перенести чин на другой день. Но неустрашимый пастырь продолжал свое святое дело. Вдруг послышался свист бомбы, она летела прямо на отца Александра. Благочинный получил более двадцати ран от осколков, один из них повредил позвоночник неустрашимого батюшки. Истекающего кровью его, не потерявшего сознание, бойцы перенесли в лазарет, где после исповеди и причастия священник скончался на руках вызванного из ближайшей артиллерийской бригады отца Кашубского.

Слова, прозвучавшие в память об отце Александре, могли бы быть, наверное, посвящены большинству священников, показывающих на фронтах Первой мировой войны воодушевляющий паству героизм и отеческую мудрость. В последний путь героя провожали с такими проникновенными словами: «...С первых дней твоего духовного общения с полком ты стал для всех дорогим, желанным, ты стал душой полка. Скоро ты сумел занять почетный уголок в душах и сердцах всех твоих духовных чад — от рядового солдата до командира полка включительно. Все увидели в тебе облик евангельского доброго пастыря, полагающего душу свою за овцы своя, что так дорого всегда для военной паствы, а особенно теперь, в тяжелую войну, явным подтверждением чего явилась твоя мученическая кончина в передовой линии окопов... Земно поклоняясь пред твоим прахом, благодаря перед твоей памятью, сплетем тебе, собрат и незабвенный пастырь, не из роз живых и листьев дубовых венок, но из наших сердечных чувств уважения и любви к тебе. В горячей молитве к Богу да изольется наша печаль».

Другой тип героического характера или священнического пути, не такой яркий, но не менее значимый, можно увидеть на примере фронтового служения отца Василия Румянцева, мобилизованного в первые дни войны на должность полкового священника в один из сибирских стрелковых полков. С полком он находился неотлучно более двух лет. Много трудностей пришлось пережить вместе. Скромный и трудолюбивый батюшка жил интересами полка, радовался его радостям, скорбел его печалями. Отец Василий находился всегда в полковом перевязочном пункте, исполняя здесь свои прямые обязанности. Сам помогал врачам перевязывать раненых и отправлять их в тыл. Батюшка был любимцем и солдат, и офицеров. В январе 1915 года он получил общую контузию от разорвавшегося снаряда, а в бою в октябре 1916 года в Галиции от осколков гранаты получил шесть ранений, приведших к смерти. Мучительны были последние два дня его жизни: слабый сердцем, худенький священник лишь на моменты приходил в сознание. В некрологе было написано: «Покойный отличался редкой добротой и самопожертвованием»2. Сослуживцы подтверждали, что батюшка был очень скромен и деликатен в своих словах и поступках, был отзывчив и не требователен — довольствовался малым. Жизнь этого священника достаточно типична и показательна в смысле понимания, что такое «зов, а не приказ». Так пример веры, скромности, милосердия, оказывающийся убедительнее любых наказаний и команд, пересиливал человеческие немощи и страхи.

Но были священники и другого темперамента, как, например, отец Сергий Соколовский, свершивший не только подвиг священнического служения, но и ряд военных подвигов и награжденный орденом св. Георгия. Как было сказано в ответе Духовного Правления на запрос Главного Штаба, — «по имеющимся сведениям отец Соколовский награжден назначенным орденом не за определенный подвиг, а за легендарную храбрость». Героическая отвага отца Сергия была легендарной. С первых же дней пребывания на позиции — а она всегда была в 200 шагах от его землянки, — протоиерей непременно стремился туда, где визжали пули и рвались снаряды. Отец Сергий, происходивший из новгородской священнической семьи, сознательно выбрал военное поприще. В 1900 году он поступил на службу в Военное ведомство. В Русско-японскую войну получил два ордена. С 1906 по 1916 год — он оставался священником 7-го Финляндского стрелкового полка. В Первую мировую войну отец Сергий Соколовский был трижды ранен, последний раз — с потерей кисти правой руки. Протопресвитер Георгий Шавельский вспоминал, что когда на австрийском фронте 7-му Финляндскому стрелковому полку нужно было разрушить проволочные заграждения, и было сделано несколько безуспешных попыток, не принесших ничего, кроме больших потерь для полка, помочь вызвался отец Сергий. С разрешения командира полка он повел за собой несколько десятков солдат-добровольцев, которые под покровом ночи смогли разрушить проволочные заграждения.

А вот с какими оценками его личных качеств рассказывалось о легендарном священнике в выписке из рапорта священника Особого пехотного полка Николая Богоявленского от 8 декабря 1916 года № 48. Полк, находящийся в 1916 году в провинции Шампань, должен был произвести скрытый набег на неприятеля с целью захвата пленных. Горстку бойцов-добровольцев возглавил отец Сергий. Идя смело впереди всех со Святым Крестом «в рое свистящих пуль и бросаемых неприятелем бомб, он зорко следил за своими солдатами». Первую медицинскую помощь оказывал им сам. «Он ничего не боялся», — это слова его солдат, воодушевленных примером священника! Цель набега была осуществлена блестяще. По рассказам очевидцев, священник, как всегда, возвращался последним, но, не дойдя немного до своих траншей, получил от осколков разорвавшейся бомбы два тяжелейших ранения: в правую руку и в правый бок. Первое время состояние здоровья священника было ужасное, особенно от потери крови. Французский солдат — санитар Матирин Потье предложил свою кровь, видя, как тяжело страдает легендарный батюшка. Операция по переливанию спасла жизнь отцу Сергию, но правой руки он лишился. Отец Сергий Соколовский снискал почет и союзных войск, собственноручно в госпитале Орденом Почетного легиона его наградил командир корпуса генерал Дюна, а командир армии прислал для передачи ему Военный крест.

«Шел первым — возвращался последним!» Вот формула поведения на войне многих героев-священников. Но подобный подвиг одним из батюшек был совершен ранее, он имеет поныне зримый образ, запечатленный литературно и художественно. С почтением и благодарностью имею честь вспомнить и рассказать о своем прадеде, протоиерее Стефане Щербковском. Можно предположить, что его подвиг, свершенный в Русско-японскую войну, ставший широко известным не только в России, вдохновлял многих священников и в Первую мировую войну. Стефан Щербаковский родился в 1874 году в семье псаломщика села Качкаровка Херсонской губернии. Окончил Одесскую Духовную семинарию. На Русско-японскую войну отец Стефан ушел добровольцем, став священником 19-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Вместе с ним ушла и его жена, записавшись сестрой милосердия. О его службе и подвигах достаточно подробно рассказано в книге К. Г. Капкова «Священники кавалеры Императорского Военного ордена св. Великомученика и Победоносца Георгия»

.

Стефану Щербаковскому довелось участвовать в Тюренченском бою у реки Яла 18 апреля 1904 года, где «6000 русских с 30 орудиями дрались с 36 000 японцами при 128 орудиях». Сопротивление русских войск продолжалось 10 часов; в неравном бою были убиты или ранены 75 % личного состава. Потери японцев были также велики. В этот день воины Восточно-Сибирского полка находились в центре боя. Под звуки полкового марша и российского гимна «Боже, Царя храни!» солдаты несколько раз бросались в атаку. Но одолеть японцев не удавалось. Когда был убит командир полка, отец Стефан с поднятым крестом в руках и пением «Христос Воскресе» поднял в атаку остатки полка, идя впереди знаменосца. После этого полк отбил сопку и дал возможность другим войскам выйти из окружения. Пробиваясь вперед, мой прадед был ранен в руку, в ногу, контужен в бок и потерял сознание.

Вот как сам отец Стефан скромно вспоминал тот день: «Много сейчас про меня в газетах неправды пишут, героем каким-то великим представляют. А все случилось как-то случайно, само собою. Вижу — бойцы лежат рядами. Ранило командира полка. Его бережно положили на носилки, но вторая пуля уложила его на месте. Я машинально взял тогда крест и встал перед ранеными воинами. Музыка играла справа марш, потом “Боже, Царя храни”. Солдаты и офицеры были настроены великолепно. В этот момент я был ранен и потерял сознание»1. В другой раз отец Стефан рассказывал более подробно о своем подвиге. «Встал я 18-го числа рано, в три часа ночи. Я знал, что бой будет отчаянный, и решил исполнить свой пастырский долг до конца, показав воинам пример самоотвержения и любви своею смертию... В 4 часа я помолился Богу, составил завещание и встал в знаменной роте... В 3 часа пополудни полк выстроился и под звуки полкового марша двинулся в атаку. Я надел епитрахиль, взял крест, благословил солдат и с пением “Христос Воскресе” пошел во главе стрелков знаменной роты. Картина была поразительная, грандиозная... Без малейшего колебания шли славные стрелки на верную смерть, в адский огонь, среди рвущихся снарядов. Только каждый, пред тем как двинуться в бой, крестился. Потом все смешалось. Музыка тот час же смолкла. Кто побежал вперед, кто упал убитым или раненым. Я почувствовал сильный удар в руку и в ногу и упал навзничь, потеряв сознание».

Много говорит о природе христианского подвига на войне такая подробность. Отца Стефана, истекающего кровью, положили на подводу, идущую в госпиталь. По пути священник очнулся и увидел, что солдата хотят похоронить без отпевания. Ослабевший священник поднялся с подводы и в заботе о спасении души незнакомого ему раба Божия сумел отслужить панихиду по убитому, тем добавив еще один узелок в прекрасное полотно всеобщей Божественной гармонии.

Личной глубокой любовью к Богу ведом в своем подвиге священник, в душе которого радость о мире соседствует с пониманием необходимости этот мир созидать и защищать. В Новом Завете мир — это дар Божией любви, он равнозначен эсхатологическому спасению. Мир — это благодатное состояние человеческой души, освобожденной от рабства греха. Состояние бытия в Боге — есть нормальное состояние твари, «потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира» (1 Кор. 14: 33). Но для того, чтобы наш человеческий мир был гармонично устроен и устойчив, нужна опора, и отыскать ее не сложно, давно и ясно каждому из нас сказано: «Только во Мне — опора твоя» (Осия. 13: 9) Поэтому невозможно представить подвиг священника, идущего с крестом впереди войск в рое вражьих пуль и разрывах снарядов, только как следствие его личного усилия. Без Божией помощи нет победы и подвига. Только во встречном движении любящей человеческой души к Богу и Бога к человеку осуществляется восстановление ущербов бытия. Победа над врагом в войне есть составляющая всеобщей победы над грехом и злом.

Священники понимали это и шли на войну вместе с народом, и разделяли все его тяготы. Исконно всех русских людей связывает атмосфера общих чувств, единого порыва, подобное каждый из нас не раз испытывал и испытывает в новейшее время. Эту национальную особенность хорошо сформулировал в 1904 году русский публицист М. О. Меньшиков: «... нужна общая гармонизация чувств, нечто понятное и дорогое не отдельным людям, а всем вместе. Непременно всем, как мгновенно понятны народная песня и язык. И как хорошо, что, вопреки беспочвенным рационалистам, сектантам, интеллигентам-интернационалистам, мы все-таки, оказывается, имеем общую живую веру, общую с народом поэзию быта, общую с ним любовь. И только это общее дает силу жить и сопротивляться. Если за что не жаль отдать жизни, то только за это. За благовест бедной церкви, за “Христос Воскресе”, за землю отцов и дедов, тоже когда-то ливших свою кровь за Русь Святую, за святое счастье быть русским».

За счастье быть русским, за возможность передавать его по наследству шли священники в Первую мировую войну на поле брани, не жалея жизни, исполняли не только возложенные на них обязанности, но и значительно расширяя их число. Генерал А. А. Брусилов, вспоминая о тяжелых днях для русской армии в 1915 году, писал: «В тех жутких контратаках среди солдатских гимнастерок мелькали черные фигуры — полковые батюшки, подоткнув рясы, в грубых сапогах шли с воинами, ободряя робких простым евангельским словом и поведением... Они навсегда остались там, на полях Галиции, не разлучившись с паствой».

Этому священному единству, выражающемуся подвигом, посвящено стихотворение военного топографа капитана М. Н. Левитского. О бое, который возглавил отец Стефан Щербаковский, он написал так:

...Тогда на место командира

Священник наш отец Стефан

С крестом в руках встает пред нами,

Подъемля крест пред небесами,

Ведет бойцов на вражий стан:

За крест, за Родину! За мною!..

И мы пошли... Со всех сторон

Несется грохот, свист и стон

Над омраченною землею,

И у священника из рук

Валится крест на землю вдруг;

Но он, без слов творя молитву,

Другой рукой его берет.

И снова рать ведет на битву...

Протоиерей Стефан Щербаковский был награжден орденами св. Георгия 4 степени, св. Владимира 4 степени с мечами, св. Анны 2 степени с мечами и золотым наперсным крестом на Георгиевской ленте. Он участвовал в боях Первой мировой войны. Его подвигу посвящена большая картина художника М. Л. Маймона. Открытки и художественные настенные тарелки с изображением Щербаковского выпускались в начале XX века даже во Франции. Интересно, что на выпущенной в 1919 году в Европе серии почтовых марок, приписываемых правительству А. И. Деникина, в частности, повторялась иконография вышеназванной картины.

В октябре 1914 года, вдохновленный подвигом отца Стефана, повторил его полковой священник отец Василий Шпичек. Когда его 9-й драгунский Казанский полк дрогнул перед врагом, на своей тощей лошаденке вылетел вперед скромный и застенчивый отец Василий и с криком «За мной, ребята!» понесся вперед, увлекая в атаку бойцов. Противник бежал, полк одержал победу. Священник был награжден Георгием 4 степени.

Наверное, образ именно такого, возглавляющего победоносную атаку батюшки наиболее яркое и убедительное свидетельство подвига священства в Первую мировую войну. Но кто-то ведь следил за подвигами священников, кто-то учитывал их и выносил решения о награждении, кто-то безустанно управлял делами всей Церкви. Да, иерархи Церкви, высшие церковные чины, богословы, ученые тоже не оставались в стороне, свершая свой личный подвиг служения Родине и народу.

Петр Иванович Лепорский в Русской Православной Церкви начала XX века был известным санкт-петербургским ученым-богословом, он был талантливый преподаватель Духовной академии. Вот уведомление о его профессиональной деятельности, данное епископом Нарвским Никандром (Феноменовым) для утверждения Лепорского в должности преподавателя в Императорском Санкт-Петербургском Историко-филологическом институте: «Протоиерей П. И. Лепорский — магистр богословия — состоит экстраординарным профессором по кафедре догматического богословия; с успехом преподает в академии сей предмет с октября 1896 года».

Во время Первой мировой войны с августа 1914 года до сентября 1915 года и с мая по начало октября 1916 года протоиерей П. И. Лепорский был назначен Императрицей Александрой Федоровной в ее Северный Ее Величества военно-санитарный поезд. В связи с этим отцу Петру пришлось прервать свою преподавательскую деятельность. Протоиерей Лепорский был награжден за это служение палицей.

В начале декабря 1916 года протопресвитер Военного и Морского духовенства Г. И. Шавельский направил из ставки Главнокомандующего телеграмму следующего содержания: «Протоиерей Лепорский крайне необходим для должности главного священника армии, митрополит отпускает. Усердно прошу в особое одолжение отпустить с сохранением кафедры и содержания ». В результате в том же месяце Святейшим Синодом протоиерей П. И. Лепорский был назначен на должность Главного священника армий Румынского фронта. Однако неудачи русской армии и события февраля 1917 года вынудили уже новое Временное правительство рассматривать вопрос о реформировании фронта. С декабря 1917 года по начало февраля 1918 года протоиерей Лепорский, как видно из документов, занимался демобилизацией священников армий фронта. И в феврале 1918 года был уволен со своей должности. Дальнейшему его продвижению по должностной лестнице военного духовенства помешал неприемлемый для Синода факт биографии: ему в вину ставилось то, что он был священником в санитарном поезде Императрицы Александры Федоровны.

Непосредственным начальником Петра Лепорского по линии военного духовенства был Георгий Иванович Шавельский, человек, выбравший воинскую стезю сознательно. После окончания Санкт-Петербургской Духовной академии он занял должность священника Суворово-Кончанской церкви Императорской Николаевской Академии Генерального Штаба. Эта церковь была построена по инициативе Александра Васильевича Суворова в 1789 году в селе Кончанском Новгородской губернии. В память 100-летнего юбилея со дня смерти Генералиссимуса в 1900 году она перенесена в Санкт-Петербург. Во время Русско-японской войны отец Георгий был назначен дивизионным благочинным, а закончил войну в должности Главного священника Маньчжурской армии.

О своих трудах на войне Шавельский писал: «...перевязывал доктор, а я живых утешал, ободрял, напутствовал, умерших погребал; когда же не было опасно больных и умерших, помогал перевязывать, поил чаем раненых и проч... Когда бой шел по всей линии полка, я неотлучно находился на перевязочном пункте, куда стекались все страдальцы, и где я был нужен им. Когда же бой велся частью полка, и когда я мог быть уверен, что раненых не пронесут мимо меня, я старался во что бы то ни стало побывать у страждущих. Ценили это наши солдаты; большую радость и ободрение всякий раз доставляло им мое появление во время боя под огнем. Сказанное в это время слово особенно близко принимается к сердцу и, кажется, никогда не забывается»1. Историческим достоянием являются записки протопресвитера Георгия Шавельского «Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота». Благодаря этому труду сохранены многие имена и подвиги военного священства.

В 1911 году отец Георгий был назначен протопресвитером военного духовенства с пожалованием митры и, кроме того, в 1913 году — протопресвитером Федоровского собора Собственных Его Величества конвоя и Сводного пехотного полка. Имея цель поднять уровень религиозного воспитания солдат и офицеров, Шавельский успел до войны значительно реорганизовать и упорядочить управление военным и морским духовенством. В течение 1914–1917 годов за исключением времени, проводимого в поездках по фронтам, протопресвитер находился непосредственно в Ставке и имел возможность личного доклада Царю, из рук которого получил ордена св. Владимира 2 степени и Александра Невского.

После Февральской революции Георгий Шавельский был одним из немногих представителей высшего эшелона власти, на время оставшихся на своей должности. Он также был одним из кандидатов на Патриаршество и получил 13 голосов. Спасаясь в дальнейшем от красного террора, отец Георгий Шавельский сначала служил протопресвитером военного духовенства Добровольческой армии, а после войны в эмиграции в Болгарии начал службу рядовым священником. В Болгарии он пользовался большим уважением церковных служащих, студентов и иерархов Болгарской церкви.

Оказался на фронтах Первой мировой и иеромонах Нестор Камчатский (Николай Анисимов), героический просветитель аборигенов Камчатки. В 1914 году он ушел на фронт добровольцем. Организовав санитарный отряд «Первая помощь под огнем врага», отец Нестор два первых года неотлучно провел на фронте. Он вспоминал: «мне, как начальнику санитарного отряда приходилось ездить верхом на лошади вдоль линии огня и руководить не только врачебным и санитарным персоналом, но и обозом с медикаментами. Неоднократно случалось смотреть в глаза смерти под градом пуль, среди рвущихся с оглушительным грохотом фугасов и снарядов, утешать напутственной молитвой умирающих воинов-страстотерпцев, а раненым облегчать страдания оперативной медицинской помощью. Любовь к ближнему и к Родине побеждали, заглушали во мне вспышки страха перед смертью... Приходилось подолгу находиться в окопах среди солдат, напутствуя их молитвой на бранный подвиг за Родину, за Русскую землю».

IV. «Россия — священная наша Держава»

Пока под российский гимн «Боже, Царя храни!» русская армия на фронтах Первой мировой сражалась за Русскую землю, в тылу начались необратимые процессы уничтожения российского государства. Додумался смекалистый враг, что сакральное содержание крепости России отражено в первой строчке гимна, и принялся разрушать означенные в ней сущности. Если в первую очередь русские молят Бога за своего Царя, значит, надо поколебать веру, осмеять молитву и любыми способами расправиться с Царем: оболгать, сокрушить, убить, и тогда падет Россия. Так и произошло. Но так же произошло и 70 лет спустя, когда в первую очередь неизбывный враг России, восстановившейся и процветавшей в образе Советского Союза, взял за цель смыслы первой строки советского гимна «Союз нерушимый республик свободных». Разорение сильной страны началось именно с разрушения единства ее национальных республик.

Во времена Первой мировой войны либеральная пропаганда повлияла на мировоззрение немалого числа священников, которые сочувственно или безропотно приняли революционные лозунги и преобразования. В опубликованной резолюции Всероссийского съезда Военного и Морского духовенства, состоявшегося в 1917 году, было сказано: «Съезд постановил единодушно приветствовать совершившийся государственный переворот как исторический момент исключительной важности, открывший перед русским народом светлые перспективы обновленной политики и церковно-общественной жизни, построенной на евангельских началах

свободы, любви, равенства, братства... Служители Церкви, проповедующие вечные истины, должны стоять выше изменяющейся политики и каких-либо партий, но будучи в то же время гражданами, призванными в данный момент осуществить свои гражданские права, священно-церковнослужители могут присоединяться к политическим партиям и поддержать (например, в Учредительном Собрании) тех представителей, которые борются за проведение в жизнь христианских начал и идей народовластия».

В этой резолюции духовенства уже нет упоминания о Царе, а понятие веры заменено сомнительными политическими конструкциями: «христианские начала и идеи народовластия». В обновленчество из военных священников ушло немало пастырей. Военное духовенство из-за своей близости к революционно настроенной армии последних лет войны оказалось более «революционным», чем епархиальное.

После Февральской революции престиж всех священнослужителей, как военных, так и приходских, стал катастрофически падать, несмотря на то, что в предшествующие годы Первой мировой войны русскими пастырями было явлено большое число примеров героизма. Из среды военного духовенства вышли такие священномученики, как Петр (Зверев), Анатолий (Панкеев), Аркадий (Остальский), Аркадий (Ершов), Алексий (Ставровский), Алексий (Сабуров), Сергий (Флоринский), священноисповедники Сергий (Серебрянский), Роман (Медведь) и др. Но именно в 1917–1918 годах многие священники, оставшиеся верными идеалам Императорской России, в продолжение подвигов мученичества на бранном поле и в эпоху гонений совершали подвиги противостояния смуте, начавшейся в 1917 году.

Общее неуважение к духовенству, внедряемое в предреволюционные годы либеральной пропагандой, началось с насаждения непозволительной фамильярности, когда даже среди офицеров укоренялось такое обращение к священнику, как «батя», «батька», «поп». Для дискредитации духовенства в войсках распространялись по большей части лживые утверждения о некомпетентности священников, об их низких образовательных знаниях и слабом уровне духовной проповеди. А ведь наряду с рядовыми герои-ческими батюшками, обладавшими талантом сердечной проповеди, наиболее действенной в простонародной солдатской среде, обязанности простых полковых священников исполняли архиереи-богословы, такие как епископ (позже митрополит) Трифон (Туркестанов), впоследствии вспоминавший, что подвергался оскорблениям со стороны солдат уже в 1914 году.

Переломить нравственное развращение солдат священники пытались до конца своего служения на фронтах. Так, еще в 1916 году были учреждены должности армейских проповедников, на которые приглашались наиболее талантливые пастыри. В Особую армию был назначен архимандрит Петр (Зверев), впоследствии архиепископ и мученик, в 5-ю Армию — петроградский епархиальный миссионер Николай Чепурин, в 1-ю Армию — иерей Валентин Свенцицкий. Многие священники были очень неплохими проповедниками, и по свидетельству протопресвитера Г. Шавельского «своими вдохновенными проповедями потрясали воинские части, их приветствовали громогласными «ура», выносили на руках, умоляли еще раз посетить их».

Но не всем проповедникам удавалось заручиться поддержкой своей военной паствы. Так, замечательный пастырь, главный священник Черноморского флота протоиерей Роман Медведь не только претерпевал насмешки со стороны офицеров и матросов, но и едва не был расстрелян в декабре 1917 года. На флоте, действительно, священники жестоко изгонялись матросами, бывали даже случаи убийства священников матросами или солдатами. Сердца солдат были ожесточены неимоверно не столько от войны, сколько от умертвляющей души либерально-демократической пропаганды. Даже на проповедях от священников можно было услышать о «заре свободы». Но

эта «заря свободы» дорого стоила и русскому народу, и Русской Православной Церкви, захлебнувшимся в своей крови.

Были и удачи миссионерской деятельности в эти времена. Так, например, среди причин успеха священника А. Сокольского называется тот факт, что в феврале 1917 года он «появлялся на кафедре не в рясе пастыря церкви, а военном мундире»3. Были у священников и другие способы заставить слушать свое слово. Проповедник 3-й Армии протоиерей Иоанн Голубев в своем отчете летом 1917 года пишет: «В настоящее время, прежде чем приступить к проповеди, приходится сначала приласкать всех и лаской согреть сердца их, любовью к себе и ко всему, и тем хотя бы войти в доверие слушателей... Во многих воинских частях армии нельзя было произносить в каком бы то ни было смысле: победа, начальство, подчинение и дисциплина, ибо вся аудитория разойдется с криками — долой, вон его, провокатор, буржуй, поп-кровопийца, паук, арестовать его и т. д... (Слово “победа” солдаты понимали все, как войну до победного конца)»4. Проповедь попадала на благодатную духовную почву лишь там, где у воинства еще сохранялись христианские идеалы.

Открытые гонения на русское военное духовенство начались сразу после Февральского переворота, отменившего сакральную для России формулу:

«За веру, Царя и Отечество». В своей деятельности священники оказались лишены одной из главных своих духовных опор. Не имея возможности проповедовать исконные русские смыслы, они не могли приветствовать новые идеи, заключавшиеся в пропаганде братаний и дезертирства на фронтах, что вызывало у солдат рост протестного отношения к армейскому священству. Прямые угрозы и оскорбления в адрес духовенства принуждали военных пастырей покидать армию. «Трех святых воронов-дармоедов необходимо в течение трех дней, считая с 4 декабря, выселить из бригады», — говорилось, например, в резолюции совета депутатов 2-й Латышской стрелковой бригады. 21 ноября 1917 года гарнизонный благочинный г. Нарвы протоиерей Иоанн Юхновский писал: «Солдаты всего гарнизона совсем обезумели, озверели. На улицах — оскорбления священников и угрозы вслух: погодите, мы и здесь перевешаем этих попов». Некоторые священники были даже вынуждены спасаться бегством, переодеваясь в светскую одежду и сбривая бороды.

С каждым месяцем офицерам и духовенству становилось все тяжелее держать контроль над нижними чинами армии. Проповеди приходилось вести в опасных для жизни обстоятельствах. В такой ситуации военное духовенство, однако, оставалось в армии до ее реформирования в 1918 году. Приказ Наркомата по военным делам № 39 от 16 января 1918 года об упразднении института военного духовенства констатировал полное изгнание священников из армии. Несмотря на личную доблесть большинства военных пастырей, на их огромный профессиональный и армейский опыт, нейтрализовать большевистскую пропаганду и остановить духовное разложение армии они не смогли. По мнению генерала А. И. Деникина, духовенство «в этом, конечно, нисколько не виновато, ибо в мировой войне, в которую была вовлечена Россия, играли роль чрезвычайно сложные политические и экономические принципы, и не было вовсе места для религиозного экстаза». Современные историки объясняют падение авторитета Церкви особенностями государственной системы, в которой на протяжении трех веков Церкви отводилась лишь роль ведомства. Глубокий внутренний раскол начался с Петровских преобразований, с установления института обер-прокурорства. На пастыря смотрели как на чиновника. Катастрофа в 1917 году была неизбежна. И ее последствия сказались на всей дальнейшей истории России.

Трагично в большевистские времена сложились судьбы большинства священников и, конечно, тех, о которых здесь рассказывалось. А ведь число русских священников, прошедших армейское служение, по современным сведениям превышало 5 тыс. человек (А. Кострюков). Список военных пастырей, убитых за веру, был открыт уже в 1917 году. В декабре этого года был расстрелян севастопольский протоиерей Михаил Чафранов, впоследствии включенный в список новомучеников, канонизированных Русской Православной Церковью за границей. Протоиерей Михаил был обвинен в том, что причащал матросов, приговоренных к смерти. Трагична судьба главного священника Юго-Западного фронта протоиерея Василия Грифцова. Он был изгнан со своего служения и в 1918 году расстрелян красно-армейцами. Сам протопресвитер Георгий Шавельский, осенью 1918 года отстраненный от своей должности, едва избежал гибели. «7 сентября, — писал отец Георгий, — поздним вечером прибывший из Витебска учитель тамошней Духовной семинарии Махаев, живший у меня на даче, сообщил мне, что Витебский совет рабочих депутатов, составленный из очень подозрительных людей, узнав о моем пребывании в Шеметове, постановил расстрелять меня. Решено произвести казнь 9 сентября. Мне оставалось спасаться бегством... Я ночевал обычно в сараях, зарывшись в сено, чтобы в случае обыска не могли меня найти».

Многие из названных выше героических русских пастырей вынуждены были эмигрировать, скитаться по чужим странам: это Георгий Шавельский, Сергий Соколовский и др. Митрополит Нестор (Анисимов), вернувшись на Родину из эмиграции, провел, будучи в почтенном возрасте, восемь лет в лагерях. Легендарный священник Стефан Щербаковский был зверски замучен в родном городе в1918 году в подвалах Одесской ЧК. По свидетельству Георгия Шавельского, находящегося до конца жизни в эмиграции, он получил на свой запрос справку, из которой следовало, что из 40 военных и морских священников, оставшихся в Петрограде после революции, к середине 40-х годов в живых никого не осталось.

Но не эти мучения — самое важное в судьбах русских пастырей. Самое важное то, что личным примером они доказали, что для успеха на войне сильнее огнестрельного оружия, технических средств и приемов — помощь Божия, если ее призывают. Святитель Иоанн Златоуст говорил: «Если ты хочешь видеть силу непобедимую, прибежище неизменное, крепость непреодолимую, ограду непоколебимую, прибегни к Богу, обратись к Его силе». И вставала крепость непреодолимая на пути врагов Русской земли, когда она обращалась к Богу. Но когда иссякала духовная сила, падала та крепость под вражьим натиском. Но потом с Божией помощью снова восстанавливалась и возрастала. Милостив Господь к нашему Отечеству, которому многое «завещано веками» (Ф. Тютчев).

Не иначе как Промысел Божий, чудо великое — первая строка гимна современной России, одолевшей за свою историю не одно иго.

Россия — священная наша Держава.

Эта строка кажется сгустком всех русских смыслов. Здесь нет зримых материальных составляющих русского мира, за которые научились зацепляться в своем разрушительном стремлении наши исконные враги. Русский мир задан в истинах религиозно-духовных и представлен в образе сакрального «русского узла», где слово «священная» (обладающая святостью, глубоко чтимая, заветная, такая, на которую нельзя посягнуть, в высшей степени почитаемая и значимая, неприкосновенная) соседствует со словом «Держава». Держава — это обозначение могущественного независимого государства и символ Царской власти, увенчанный крестом. Незримое присутствие креста свидетельствует о том, что Держава здесь имеет смысл закона в понимании благодати, то есть нравственного закона, без которого Россия не может существовать как государство.

Это доказано историей Первой мировой войны, пришедшейся на начало богоборческих времен, когда русский народ сам стал отказываться от Бога. Пока русская армия шла на врага под знаменем Господа, под сенью Креста и по благословению Венценосца — она побеждала. Отступившись от Бога, Россия потеряла свою главную опору. Этот закон распространяется и на нынешние, и на будущие времена. Потому мы сегодня вспоминаем трагическую историю Первой мировой войны, что она есть лучшее, наглядное свидетельство того, что Православная вера — основа нашей жизни. Если русский народ в своем большинстве покаянно обратится к Богу и сделает Православную веру основой своей жизни — не будет у России врагов, способных ее сокрушить. А если Россия отвернется от зова Божиего, вне зависимости от своего политического и военного потенциала — она может исчезнуть с исторической арены, может раствориться среди прочих народов.

Пока такая возможность кажется утопической. Российский народ вновь обращается к Церкви. Духовный порыв сегодня очевиден, чувствуется желание людей научиться жить по Божиим законам. И есть надежда, что исконный непримиримый враг не сможет в силу своей глубочайшей прагматичности осознать духовные скрепы нашей жизни, означенные первой строчкой российского гимна. А значит, не найдет, за что же ему ухватиться в своем зверином неуемном стремлении поработить Россию. И не сможет ее сокрушить. Никогда! Помоги, Господи!

Архиепископ Курганский и Шадринский КОНСТАНТИН (Горянов)

КУЛЬТУРНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ И ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ЖУРНАЛ "РОДНАЯ ЛАДОГА" №3 2014 г.

См. также:

© Информационный отдел Петрозаводской и Карельской епархии
При использовании данного материала просьба давать ссылку на сайт Петрозаводской и Карельской епархии, http://eparhia.karelia.ru