Русская иконопись изначально усвоила правила византийской иконографии вместе с ее христианской тематикой. Но уже рано ввела в существующий репертуар новые сюжеты. Наряду с общехристианскими святыми стали почитать местных. Их прославление было исполнено радости оттого, что в сонм Богу угодивших вошли соотечественники, память о которых жила и образ нередко запечатлен в изобразительном и словесном творчестве. Иконы русских святых XI-XII вв. не сохранились. Но об их общем характере можно судить по более поздним спискам и по изображениям на свинцовых печатях. Их ценность в том, что они отражают ранние иконописные схемы. Причтение к лику святых на Руси со временем количественно возрастает, достигая своего апогея на макарьевских соборах 1547 и 1549 гг.. Среди правил Стоглавого собора 1551 г. есть определения, относящиеся к основам и принципам иконографии.

В 1560 г. написана новгородская икона избранных святых. На ней представлены в полный рост рядом со св. Николой Никита и Иоанн Новгородские, а также Александр Свирский. Вверху по сторонам Богоматери Знамение - полуфигуры преподобных Варлаама Хутынского и Сергия Радонежского, Зосимы и Савватия Соловецких; на полях помещены попарно в рост князь Владимир и царь Константин (?), Борис и Глеб, Козьма и Дамиан.

Георгий и Димитрий. Сочетание общерусских и местных новгородских святых обусловлено тем, что ктиторами храма были московские и новгородские купцы.

Св. Стефана, епископа Пермского, предписывается изображать в белых святительских ризах, в омофоре. Однако на иконе второй половины XVI в., входившей в состав деисусного чина, святитель изображен как преподобный, в схиме. Включение этого образа в иконостас обусловлено его популярностью и тем, что Стефана на Севере почитали как начальника иноческой жизни, основавшего в 1380 г. Архангело-Михайловский монастырь в устье реки Выми, а около 1390 г. - во имя св. Афанасия Александрийского на реке Сысоле.

В вопросах иконографической традиции особую ценность приобретают исторические источники, собранные архимандритом Макарием Веретен-никовым. Речь идет о надгробных портретных изображениях, а также свидетельствах очевидцев, способствовавших созданию иконописных произведений. Достаточно вспомнить хотя бы о портретах новгородских архиепископов XIV в., а также о детально прослеженной трансформации портретного образа Кирилла Белозерского в идеальный иконописный, свершившейся в течение нескольких десятилетий. Такие надгробные портреты иногда наряду с иными чтимыми иконами включали в композиции клейм житийных икон. Так, весьма выразительное погрудное изображение Павла Обнорского можно отметить в его житийной иконе XVII в. в Вологде, хотя уже в конце XVI в. существовали иконописные изображения, на которых отчетливо сказались следы "иконизации". В ряде житийных икон Зосимы и Сав-ватия Соловецких, в нескольких клеймах, тоже можно видеть их портретное изображение, помещенное над гробницей. Особенностью житийных икон соловецких преподобных можно считать значительное место, занимаемое архитектурными мотивами, нередко документально отражающими монастырские постройки.

Архитектурный ансамбль монастыря в XVII в. становится почти неотъемлемой принадлежностью композиционной схемы икон различных святых Русского Севера. Подвижники обычно изображены в моленной позе, обращенные ко Христу, Богоматери, Святой Троице, стоящими у монастыря, застройка которого по времени довольно близка выполнению данной иконы. Правда, известны случаи, когда иконописцы традиционно воспроизводят ранний образец.

Сопоставление многочисленных известных имен святых Русского Севера с их изображениями на сохранившихся иконах показывает, что общий объем иконографического материала выглядит как частичный по отношению к мыслимому (даже если принять во внимание то обстоятельство, что существовали иконы далеко не всех канонизированных к местному празднованию святых). Кроме того, несомненно, должны быть учтены изображения, представленные лишь в лицевом шитье и книжной миниатюре. Примером тому может служить хранящийся в Вологде замечательный покров для мощей Григория Пельшемского из основанного им Богородицкого Лопотова монастыря, выполненный в середине XVI в. Ждет своего издания хранящееся в Череповце лицевое Житие Кирилла Новоезерского, цикл миниатюр которого соотносим с житийной иконой 1690-х гг. из церкви Ильи Пророка в Белозерске.

Насколько широко известен своими знаменитыми Дионисиевскими фресками Ферапонтов монастырь, настолько мало изучена иконография его основателя. Известна икона Ферапонта середины XVII в., происходящая из церкви в его честь в Ферапонтовом монастыре. На ней старец с длинной окладистой, почти остроконечной бородой в схимнических одеждах представлен в рост, благословляющим правой рукой и держащим в левой руке свиток с текстом наставления. Следы фольклорной обработки образа сказываются в живописи иконы XVIII в., на которой Ферапонт представлен вместе со свои преемником по игуменству Мартинианом Белозерским. Не исключено, что эта икона воспроизводит миниатюру, украшавшую рукописную книгу. На иконе, происходящей из придела Дионисия Глушицкого церкви Сергия Радонежского в Кирилло-Белозерском монастыре (кон. XVII) находится почти поколенное изображение известного аскета и иконописца. Эта икона Дионисия Глушицкого, длиннобородого, со строгим взглядом, в обычной монашеской одежде, свидетельствует о том, что в северной русской монастырской среде восточнохрис-тианские художественные традиции оставались незыблемыми и в период петровских реформ. Хотя здесь же, рядом в монастырских храмах находились изысканные образцы столичного иконописания кисти лучших московских мастеров. Приходится сожалеть о том, что сохранилось крайне мало иконописных изображений святых Северной Руси, выполненных в XVI-XVII вв., не говоря уже о времени их прославления. Поэтому трудно не оценить икону 1669 г. (под записью XIX в.) с изображением Филиппа Иранского или поздние воспроизведения икон основателя монастыря на берегу Синичь-его озера близ Устюжны Ефросина Синозерского, не говоря уже о выполненной в начале XVIII в. иконе Никодима Кожеозерского из местного придела Преображенской церкви с. Турчасово Онежского района Архангельской области. Среди северных русских святых преобладают пустынники, преподобные. Иконография некоторых из них сложилась сравнительно поздно, в XVIII в. Феодосии Тотемский причислен к лику святых в 1789 г., и с того времени получают широкое распространение его иконы с изображением подвижника в схиме на фоне панорамы Тотьмы, с основанным им Спасо-Сумориным монастырем. Однако известно о том, что икона Феодосия "со слов столетнего старца Козьмы Любевцова" была написана уже в 1626 г., а в 1635 г. создан другой образ, "в большом виде", и положен на гробницу6. Очевидно, с одним из них типологически связано изображение Феодосия на иконе Спаса Всемилостивого начала XVIII в., где он предстоит вместе с Вассианом Тиксненским. Надо признать, что этот образ более выразительный, чем встречающийся на иконах XIX в. Особое место занимают иконы юных подвижников - Иоасафа Каменского и Сергия Шухтовского. Они больше связаны с гравюрой, чем с византийской иконографической традицией.

В северной русской иконографии наряду с преподобными заметное место занимают юродивые и святые миряне. Их изображения пользовались популярностью, на что указывает уже количество сохранившихся икон. Бесспорно, самым почитаемым был первый юродивый на Руси Прокопий Устюжский (+1303). По преданию, инициатива написать его образ принадлежала пришедшему в Великий Устюг в 1458 г. Иоанну Московитянину, поставившему также часовню над местом погребения. Но устюжане ее сломали, а образ вынесли и вспомнили о нем лишь во время эпидемии 1471г. Не исключено, что к этому изображению восходит список первой половины XVI в., представляющий Прокопия прямолично, с правой рукой, молитвенно простертой перед грудью, в левой - держит красную кочергу, с которой в своей "раздранной" ризе он постоянно ходил7. Однако с 1602 г. надгробной иконой в Прокопиевском соборе Великого Устюга служила большая житийная (159,4х 122,1), написанная по заказу Н. Г. Строганова8. В 1611 г. мастером Офонасеем была выполнена украшенная золоченой басмой икона с изображением предстоящих Спасу Прокопия и Иоанна Устюжских9. Иоанн тоже юродствовал в Великом Устюге. Изображения устюжских блаженных представляют довольно распространенный сюжет. Одним из наиболее ранних образцов служит икона второй половины XVI в., особенностью которой является предстояние экспрессивных фигур Прокопия и Иоанна Богоматери Воплощение. Поскольку в Житии Прокопия есть указание на его пребывание в Хутынском монастыре, то его изображали на иконах вместе с Варлаамом.

В числе почитаемых на Русском Севере святых есть также несколько мирян. Особой популярностью пользовался крестьянский мальчик Артемий Веркольский, убитый молнией в 1545 г. Смерть настигла отрока в поле за бороной, и его похоронили в лесу. Чудесное явление света над могилой побудило перенести его тело в храм, а начавшиеся исцеления явились причиной того, что новгородский митрополит Киприан в 1640 г. установил местное празднование и сам написал службу. В 1645 г. над мощами Артемия была сооружена церковь в его честь. Развитие иконографии в основном приходится на вторую половину XVII в., а также на следующее столетие. Иконописная композиция, включающая крупную по размерам фигуру молитвенно предстоящего облачному Спасу отрока в белой длинной рубахе, а также сцены работы в поле, смерти и обнаружения тела, трактовкой этих событий напоминает народную картину. Позже из этих трех сюжетов остается изображение только смерти Артемия, а с возникновением Верколь-ского монастыря на месте сгоревшей церкви появляется его ансамбль. Изображали Артемия Веркольского в редких случаях вместе с Василием Блаженным либо с Уаром воином, в элитарной московской иконописи второй половины XVII в. По-видимому, никогда не вышла за пределы локального развития иконография Прокопия Устьянского, мощи которого были обнаружены в гробе, сплетенном из ивовых прутьев, близ Введенской церкви в Вольском уезде в 1692 г., и который назвал себя по имени в явлении крестьянину Савелию Антропову. Мощи находились затем в выстроенной деревянной часовне. От указанного времени сохранились иконы, изображающие Прокопия Устьянского в виде молящегося юноши, в белой рубахе, а также часовню, со стоящим перед ней раскрытым гробом с мощами праведного. В сущности, это вариант изображения Артемия Веркольского.

Житийные иконы, как правило, посвящены наиболее почитаемым святым. Известно своеобразие соловецких житийных циклов, равно как и белозерской житийной иконы Кирилла Новоезерского. Однако "родословная" данного художественного жанра в его тематической связи со святыми Русского Севера ведет свое начало от элитарного искусства Дионисия, которым выполнена широко известная икона Димитрия Прилуцкого, в житии, около 1503 г.10 Сильное впечатление производит строгое, сосредоточенное лицо подвижника, а обрамляющие центральное изображение 16 композиций представляют наиболее существенные события из жизни преподобного и некоторые чудеса. Выполненная в мастерской Дионисия житийная икона Кирилла Белозерского, первоначально находившаяся в местном ряду иконостаса Успенского собора Кирилло-Белозерского монастыря, датируется началом XVI в. В центре стройная фигура старца, сильно удлиненных пропорций, а вокруг в 20 клеймах изображены различные события - от пострижения до посмертных чудес. Изысканному рисунку соответствует звучный колорит с преобладанием темно-зеленых и зеленовато-желтых тонов, в сочетании с золотом фона.

Создание житийной иконы от времени жизни определенного святого могло быть отделено довольно продолжительным временем, и, естественно, в таких случаях не приходится искать в иконографии отражения исторических реалий. Так, например, одна из сохранившихся икон Варлаама Хутынского написана во второй половине XVI, другая - в конце XVI в. Псковская икона избранных святых с житием Саввы Крыпецкого (+1495) написана в первой половине XVII в. Икона Александра Ошевенского (+1479) написана во второй половине XVII в. В XVII в. выполнены и две житийные иконы Антония Сийского (+1556). Одна из них происходит из Антониево-Сийского монастыря, другая - из Троицкой церкви с. Ненокса. Зато Александр Свирский (+1533) был канонизирован уже на соборе 1547 г., а через несколько лет написана икона, имеющая 129 клейм. Другие его житийные иконы относятся к более позднему времени.

В окраинных землях Русского государства, где казался незыблемым вековой уклад, житийные иконы святых Русского Севера выполняли в XVIII в. Правда, их общий характер все же претерпевает изменения. Это наглядно можно видеть на примере житийных икон Стефана Пермского, а также иконы Филиппа Ирапского в житии, трактованном в той наивной выразительной манере, которая отличает народное творчество. Сложнее дело обстоит с определением характера иконы начала XVIII в. с изображением Иосафа Каменского в житии. Представлен князь Андрей Заозерский, постригшийся в Спасо-Каменном монастыре на Кубенском озере, основанном в 1260 г. белозерским князем Глебом Васильковичем. Именно поэтому столь детально изображены теперь уже разрушенные храмы названной обители. Житийные клейма не обрамляют фигуру святого, а скорее ее дополняют, как в гравюре, располагаясь справа вверху в два яруса вдоль нижнего края, с обширными пояснительными текстами. В композиции клейм можно заметить немало бытовых особенностей петровского времени, проникших в монастырскую среду.

Доступные нам иконы святых Русского Севера дают основания судить о жизненности византийской иконографической традиции, в рамках которой на протяжении нескольких столетий протекало творчество как столичных, так и местных иконописцев. Последние в трактовку образа порой привносили фольклорный элемент. Но от этого не были свободны и греческие провинциальные мастера средневекового периода. На Севере явно чтили своих святых. И стоит лишь пожалеть о том, что нет труда, фиксирующего историю и судьбу мощей. Не написано и фундаментальное иконографическое исследование. Хотелось бы видеть в предлагаемом обзоре первый шаг к такой цели. К этому побуждает как вошедший в научный оборот материал, так и сознание необходимости его обобщения.